Как важно быть nice

Американская доброжелательность как социально-политический феномен
Внешняя мрачность и закрытость есть презумпция недоверия

Один русский профессор, давно работающий в американском университете, рассказывал, как его знакомого, тоже русского, уволили с кафедры за неулыбчивость. Тот не просто не улыбался, а на ритуальное «как дела» отвечал «ужасно». Он так издевался над коллегами – его раздражала обязательная американская приподнятость.

Не знаю, насколько правдив этот рассказ – у профессора были основания сгущать краски. О случаях увольнения за мрачность сам я не слышал, но много раз был свидетелем характерного несовпадения ожиданий: американец при встрече ждет быстрого обмена любезностями, а русский собеседник может и не ответить взаимностью. Буркнутое «нормально» – на самом деле вполне дружелюбное – может быть неправильно понято. Сам я давно перестал обращать внимание на эти ритуалы, надеясь, что собеседники научатся делать скидки на наше варварство, но тут обнаружил, что кто-то всерьез исследовал вопрос американской приветливости. Американский филолог и литературовед Керри Брамен написала книгу о культурной истории того, что называется being nice (Carrie Tirado Bramen. American Niceness. A Cultural History). Американцам важно было отличаться от оставшихся в Европе родственников даже внешне. Приветливость воспринималась как признак американского демократизма и ставилась в противовес английскому классовому чванству. Это заметил еще в первой половине XIX века француз Алексис де Токвиль. Британец Редьярд Киплинг писал, что с американцами невозможно воевать – «слишком уж они милые» (they are much too nice).

Благорасположение к ближним имело и религиозную сторону: могущественный Спаситель превратился в Америке в доброго парня Иисуса, принимающего близко к сердцу горести и радости каждого верующего. Но niceness ведь была характерна и для рабовладельцев Юга, и для военных, уничтожавших индейцев в неравных столкновениях. Представление о самих себе как о людях приятных и добрых, пишет исследователь, помогало поддерживать миф о рабовладении как о благосклонной заботе. Плантатор – как и владелец крестьянских душ – должен чем-то оправдывать перед собой свое положение. Испанские конкистадоры и колонизаторы, русские первопроходцы и помещики думали о себе как о просветителях, иначе приходилось бы признаваться себе в том, что они владеют равными себе созданиями Божьими и присваивают себе их богатство. В выстраивании своей особости испанцам или русским помогало сознание религиозного и культурного превосходства над пасомыми, а американцам – сознание того, что они nice.

Это, конечно, не значит, что неприветливость и неспособность к обмену сигналами о дружелюбии – хорошая вещь. В приветливости больше хорошего, чем дурного, – она очень помогает начать общение, не гарантируя, впрочем, никакого результата. Внешняя мрачность и закрытость есть презумпция недоверия. Как только доверие установлено, сдержанная приветливость появляется даже на обычно непроницаемых лицах наших соотечественников. Есть во внешней суровости и некоторое удобство – хорошего не ждем, зато порадуемся, если оно все-таки случится.