Дискурс выученной беспомощности

Если посмотреть на современную Россию не как на страну, не как на буквальное пространство, в котором мы с вами живем, а как на пространство, извините за выражение, дискурсивное, т. е. на площадку, где каждый день создаются, сталкиваются, переливаясь, умирают и рождаются смыслы, можно увидеть любопытную картину. Любопытную и вместе с тем депрессивную в своей одноцветности. Там мы не найдем с вами привычных баррикад, там все едино.

На максимальном уровне обобщения в современном русском языке, в книгах и фильмах, в газетах и журналах, на сайтах и телеканалах, в блогах и социальных сетях, в офисах и поездах, на кухнях и в курилках мы найдем, конечно, знакомые типажи. Мы найдем сторонников власти и оппозиционеров. Мы найдем либералов и консерваторов. Мы, возможно, даже найдем, если постараемся, западников и славянофилов, а также лириков и физиков, любителей кваса и кефира в окрошке, фанатов «Спартака», ЦСКА и «Зенита» и т. д.

Но все эти дискурсы можно свести, к сожалению, к одному знаменателю, ныне безъязыкому, как улица у Владимира Маяковского, – все они, сами того, как правило, не осознавая, транслируют выученную беспомощность.

Ставшее давно банальностью и общим местом понятие «выученная беспомощность» (learned helplessness) предложил в 1967 г. американский психолог Мартин Селигман, который продолжил опыты великого русского физиолога Ивана Павлова с собаками. Селигман вырабатывал у запертых в клетке псов условный рефлекс глубокого страха на противный звук высокого тона: такой сигнал каждый раз сопровождался ударом тока. Потом, даже если клетку открывали, собаки, услышав этот сигнал, не пытались убежать – ложились на пол и скулили. Они просто-напросто смирились.

Любой медийный сигнал в современной России похож сейчас на этот удар током, хоть прокремлевский, хоть оппозиционный (подставьте любую другую пару на свой выбор). И паркетные съемки губернатора, и бравурные репортажи о росте надоев, и ура-патриотические ток-шоу про Украину и Сирию, и инфошум о запрете кружевных трусов с одной стороны, и рассказы о политзаключенных, пытках, цензуре, коррупции, фальсификациях на выборах с другой стороны – все они транслируют, если задуматься, выученную беспомощность.

Осознать это с ходу может быть непросто, но это действительно так. Одни говорят, что все прекрасно и, кстати, никогда ничего не изменится, нет смысла дергаться, а другие говорят, что все ужасно и никогда ничего не изменится. Разница только в цвете стекла, через которое преломляется это сообщение: это розовые очки и черные очки соответственно.

Этот месседж с обеих сторон как бы говорит нам: послушайте, в сухом остатке что остается? Остается лечь на пол и скулить, как побитая собака. Есть ли надежда? Нет, надежды нет. Исхода тоже нет. Умрешь – начнешь опять сначала. И повторится все, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь.

Александр Блок, впрочем, это написал за пять лет до революции.