27 стран против 24 нелепых выдумок

Страны присоединяются к дипломатической войне с Россией, потому что боятся ее
27 стран решили заявить, что не желают больше слушать эту чушь
Борис Джонсонминистр иностранных дел Великобритании

Министр иностранных дел Сергей Лавров в понедельник предупредил, что, если Великобритания не будет отвечать на 15 российских вопросов об отравлении Юлии и Сергея Скрипалей – а вопросы заданы, по его убеждению, в полном соответствии с Конвенцией о запрещении химического оружия, – это будет означать, что Британия затеяла грубейшую провокацию. То есть министр Лавров, если я правильно понимаю, допускает, что британцы отравили Скрипалей, а сами обвиняют в этом Россию.

Несколько раньше министр иностранных дел Великобритании Борис Джонсон как бы ответил коллеге Лаврову, тем более что слово «провокация» не впервые прозвучало из российских официальных уст. «Сначала [из России] сказали, что вещества «Новичок» не существует. Потом – что такое вещество действительно существовало, но его запасы уничтожены. Дальше утверждалось, что запасы утекли в Швецию, или Чешскую Республику, или Словакию, или США. А следом они сказали, что покушение на убийство Юлии и Сергея Скрипалей стало местью за предполагаемое отравление Ивана Грозного, совершенное британцами; или что мы хотим испортить чемпионат мира [по футболу, который пройдет в России]. Foreign office насчитал уже 24 подобные нелепые выдумки. И я рад, что 27 стран решили заявить, что они больше не желают слышать эту чушь», – сказал Джонсон.

Британский министр ставит отравление в Солсбери в довольно длинный ряд событий: аннексия Крыма, удар по Boeing 777 рейса MH17, разнообразная хакерская активность, попытка переворота в Черногории, сокрытие фактов применения химического оружия в Сирии, хакерское нападение на бундестаг, вмешательство в выборы в нескольких странах. Джонсон, что называется, дает понять: страны присоединяются к дипломатической войне против России не только из-за отравления в Солсбери, но и потому, что сами ощущают на себе российское воздействие или опасаются его.

Мне не верится, что российские официальные лица слепы и не видят, как в мире возникает единый фронт, коалиция, противостоящая российскому влиянию. Могут ли в таком случае внешнеполитические заявления последнего времени быть адресованы не внешней аудитории, а внутренней? Наверное, могут, хотя теперь это уже и странно. Президентские выборы проведены, результат, казавшийся фантастикой, достигнут, готовить население к непопулярным реформам вроде как рановато – тем более что есть впечатление, что они не будут прямо такими решительными; наверное, власти просто продолжают держать бывший электорат в тонусе – враги же у ворот.

А «враги»-то, повторюсь, организуются в коалицию: то, что прежде казалось, точнее, могло быть трактовано как отдельные недружественные, странные, опрометчивые, непродуманные поступки России, складывается – и не только в понимании Джонсона – в отчетливую, целостную агрессивную политику, в противопоставление себя западному миру. А западный мир, с удивлением понимая это, постепенно просыпается от благодушия; вообще-то не слишком единый, начинает находить определенный смысл в том, чтобы действовать сообща.

Возможно, я сгущаю краски, но мыслящий обыватель, даже замусоренный пропагандой, не может не сознавать, что происходит. Еще недавно казалось дикостью, глупой фантазией противостояние, по некоторым представлениям даже военное, с Украиной – но вот же оно, это противостояние.

Представим ли конфликт такого же рода с Европой? Сейчас нет, непредставим. Но настойчивость, с которой российские власти нервируют «европейских партнеров», наводит на жутковатое подозрение: в нашем арсенале вовсе нет положительной повестки? Россия опасается сближения с западным миром?

Хотелось бы ошибиться.