Даниил Воробьев: «Урок» – это большой разговор с матерью через экран»

В онлайн-кинотеатре Okko 25 апреля стартует драматический сериал «Урок». В центре сюжета – история двух братьев. Младший, Антон (его играет Юра Борисов), – в прошлом успешный музыкант, который волей обстоятельств вынужден вернуться в родной город. Старший брат Константин (Даниил Воробьев), ставший замдиректора местной школы, предлагает ему помощь, но ставит необычное условие – Антон должен поработать учителем.

Карьера самого Даниила Воробьева – эта фантастическая история человека, который уже в зрелом возрасте сумел войти в обойму лучших в профессии, где традиционно делают ставку на молодость, и заработал репутацию одного из самых талантливых и самобытных российских актеров. «В клетке», «Конец света», «Черная весна», «Лада Голд», «Жить жизнь», «Чистые», «Повелитель ветра», «Комбинация», «Роднина» – далеко не полный список проектов последних лет с его участием, и в каждом – не похожая ни на одну из предыдущих роль.

В интервью «Ведомости. Городу» Воробьев рассказал, почему называет кино арт-терапией, как «выгуливает» своих героев вне съемочной площадки, а также о том, почему предпочитает жить в гостиницах и когда, наконец, станет москвичом.

«Перед нами взрослый ребенок»

– Это очень здорово, что вы так говорите. Когда появился проект, я понял, что это возможность поговорить про больную для меня тему – родителей и детей. Про то, какие травмы иногда получаются в детстве. И как эти травмы прорастают во взрослой жизни человека. Поскольку тема мне близка, весь проект превратился в личное высказывание – в большой разговор с матерью через экран. Потому что об этом мы вряд ли бы с ней поговорили в реальной жизни.

По сути дела, сам проект является для меня арт-терапией, где я в очередной раз, находясь уже в глубокой сепарации от своих родителей, прихожу к стадии принятия мамы. Со всей нашей предысторией, травмами, какими-то недосказанными моментами из прошлого. И здесь я уже регистрирую для себя маму не только как моего родителя, а как отдельного человека, которого важно принимать. Которому важно признаваться в любви сейчас, при жизни. Это основной месседж.

И когда я понял, что предоставляется крутая возможность поговорить на эту тему, мы чуть-чуть рихтанули сценарий. Там появился акцент и логическое ударение на травму у меня и у героя Юры. Но, в принципе, все уже было заложено в драматургии.

– Да, мама жива. А травма – нивелирование личности, когда из-за огромной родительской гиперопеки ребенок уже сомневается, существует ли он. И тогда во взрослой жизни возникает такой герой, как Константин, – старший брат из «Урока». Внешне – как бы обложка социальной успешности. А внутри – большой-пребольшой клубок эмоций, который он сам не понимает, как распутать. Здесь и ненависть к матери...

– Конечно. Личность Константина в детстве же постоянно ставили под вопрос. В результате он вырос с ощущением: «Я ничего не добьюсь, у меня ничего не получится, я хуже всех». Брат же всегда был примером. «А мама его, кажется, любит больше». То есть формируется такой сгусток ненависти, жажды мести. И пубертат в итоге пройден с помехами. Грубо говоря, перед нами взрослый ребенок, у которого еще не прошла мужская инициация. Это в чем-то созвучно с моей историей. В силу жизненных обстоятельств на меня в семье была переложена ведущая мужская роль.

– Вроде того. Нарушилась линия «мать – сын», возникла доминация [в отношениях] – и я взбунтовался, в 16 лет ушел из родительского дома, а потом уже после армии в 21 год уехал из Костромы. Я не обвиняю своих родителей, потому что сам сейчас стал молодым отцом и понимаю, что все эти нюансы, о которых пишут умные книжки, просто невозможно учесть.

И возвращаясь к сериалу «Урок»: Константин пытается создать иллюзию, что он образцово-показательный учитель. «Лакшери»-успешный. Я, кстати, такую деталь для него придумал. Константин сделал себе глянцевые виниры – но он же обычный пермский учитель, поэтому денег ему хватило только на верхнюю челюсть. Наверное, Константин так и не расстался бы со своей маской успешности, но случился кризис, причем связанный с криминалом. Не дай бог кому-то так справляться со своей травмой.

– 100%. Я всегда занимался профессией и только ею. Мой жизненный опыт – это пища для моей работы, но в какой-то момент я уперся в потолок того, что о себе знаю. Психологические проблемы обычно же начинают догонять человека с травмой после 30. Я начал использовать кино как вид арт-терапии – и у меня просто иного уровня подключение произошло. Думаю, именно это почувствовали и индустрия, и зритель. Это эксперимент, который до сих пор продолжается. И я благодарен, что все выстроилось именно так – что в этом духовном путешествии ко мне пришло и понимание себя, и принятие себя. Все как по Кэмпбеллу – чистый мономиф (Джозеф Кэмпбелл – автор теории мономифа, согласно которой во всех мифах вне зависимости от их происхождения герой через испытания проходит один и тот же путь. – «Ведомости. Город»).

«Сначала я существую в образе внутри семьи»

– Уже нет. Потому что я прихожу с концепцией, с конструкцией, с видеоэскизами, с партитурой визуальной. То есть я доказываю то, что предлагаю сделать. А сейчас уже и доказывать не надо. Если есть диалог и концептуально мы совпадаем с командой, которая делает проект, то все складывается. Если нет, то нет. Такое у меня тоже случалось.

– Да, вот только что ушел, хотя хороший материал. К сожалению, в диалоге я понял, что режиссер хаотичный и будет снимать неведомую для меня вещь. А я иду как по нотам. Я до съемок все разрабатываю и с режиссером согласовываю.

– В хорошем смысле – да. Потому что я считаю, что в условиях нашего кинопроизводства нужно быть заранее готовым. Но я не исключаю «воздух» – если векторы все заложены, то мы можем импровизировать.

– Да!

– А «шаманизм» не в роли. Он в подготовке, в подходе. Это, кстати говоря, совсем недавно – на «Чистых» (сериал 2024 г. о публичном доме времен Серебряного века. – «Ведомости. Город») – открывшаяся для меня вещь. В концепцию всего, что у меня выработалось со времен института, влезла еще и вот эта магия, идущая от Кастанеды. Его герой Дон Хенаро, артист по своей сути, говорит о необходимости более тесного контакта с объектом фантазии, в которую перевоплощаешься. И вот на «Чистых» у меня это произошло, подцепилось. Я начал разговаривать, взаимодействовать с энергией, которую сам придумал. Начал носить ее в себе, просить, чтобы она проросла.

– Во-первых, я до съемок жил с этими винирами. К тому же полностью побрился. Слава богу, моя жена Марина в этом смысле очень адекватный партнер – она понимает, что происходит. То есть сначала я существую в этом образе внутри семьи, потом выхожу «в люди». Вот, например, еду в «Ласточке» в Москву уже как этот учитель из «Урока». И разговариваю со всеми как он.

– Узнают. Немножко удивляются, да.

– Это вообще отдельная история, конечно. Вот из роли в «Жаре» – это последняя моя работа, которую на сегодняшний день я считаю своим прорывом в актерскую стратосферу, – я выходил полгода.

– Это сериал «Иви» о мишленовского уровня поваре, звезде. Снял его замечательный режиссер Артем Аксененко. Написал Андрей Стемпковский, но мы некисло все переделали – ввели много библейских и притчевых моментов. И эта довольно бытовая история превратилась в крутую арт-мейнстрим психологическую драму, где человек с раздутым эго проходит через духовную катастрофу. Мой основной партнер там – Марк Эйдельштейн, играет молодого начинающего повара. И очень хороший партнер. Марк –интеллектуальная, интуитивная машина. Это могу точно сказать.

– Меня вообще вдохновляет этот культурный мост, который возник между Россией и Америкой, – это очень крутое событие. Я думаю, что у него будут последствия.

– Мне кажется, это карма – карма спорта на том этапе развития, когда нужен лубок и натиск. А мой герой – уходящая натура, и мне было интересно провалиться в его меланхолию. А вообще Белоусова и Протопопов являют собой мощнейшую эпоху фигурного катания, «пропоэтическую». Я не хотел стебаться на этот счет.

– Значит, недоработочка моя – раз узнали. Но, честно говоря, это как раз голос Протопопова – мы делали кальку с него практически.

– Да, мы катались. Моя партнерша – прекрасная Кристина Степанова, которая, собственно, играла мою супругу Белоусову, – вот она действующий профессионал. И мы с ней накатывали. У меня там подкаты – несколько па, и мы их оттачивали-оттачивали...

«Меня куда-то прилаживают, а это сложно сделать»

– Вначале мы шли на конкретный персонаж, но потом стали от него отходить – решили, что собирательный образ будет точнее.

– Мое ощущение от той истории. И еще результат просмотра огромного количества видеоматериалов того времени на YouTube.

– Да. Я очень хорошо понимаю логику этой структуры.

– Да, изначально я сталкивался с проблемой, что меня куда-то прилаживают, а это сложно сделать. Я герой? Вряд ли. Маскулинности не хватало. Антигерой? Ну, в то время тоже вряд ли. Значит, друг главного героя... Потом в какой-то момент я показал себя как характерный актер, чем вообще запутал тусовку, которая определяет, что да как. И я из этого достаточно долго выбирался. К тому же понял, что часто мое подключение не соответствует формату. Например, на сериале «Братаны» и еще на одном телевизионном проекте (не буду называть) ко мне прилетал анекдотический фидбэк от людей, которые их делали: «Ты можешь играть чуть похуже?»

И все расставил по полочкам для меня французский проект Eastern Boys (фильм Робена Кампийо, который в 2013 г. взял приз секции «Горизонты» на фестивале в Венеции. – «Ведомости. Город»). До него я сам себя держал под вопросом, а тут как бы обрел силу, и дальше пошло уверенное становление. Потом у меня был период активного общения с Женей Ткачуком, и мы хорошо продвинулись и с эксцентрикой, и вообще с пониманием профессии. Я видел, как Женя работает, перекладывал его опыт на себя и понимал, как на самом деле можно поднимать роль. Для меня очень острой стала тема воплощения абсурда – как делать его на полном серьезе.

– Да-да-да. И в «Клетке», первой нашей коллаборации с Артемом Аксененко. С этого началась эпоха, когда я потихонечку переставал доказывать что-либо людям и перешел в категорию, когда могу просто заниматься предметом. Все второстепенное ушло на второй план – остались только кино, я и мои вопросы [к материалу]. И оказалось, что эти вопросы объединяют в творчестве и других людей. А до «Клетки» мое перманентное состояние – я чувствую в себе огромную торпеду потенциала и не понимаю, почему мир соткан по другим правилам, которые исключают меня из своего поля.

– Да.

– Да, это «Маяковская», Вознесенский переулок, «Пушкинская» еще. Там бутиковые отели, а не эти большие баржи. Однажды я жил четыре месяца в одном отеле – это был рекорд. Но вообще я мигрирую между тремя-четырьмя отелями в Москве – но всегда примерно в том районе, который обозначил. Потому что центр – это все-таки центр. Например, мне нравится ВДНХ – это мой родной район, связанный с институтом. Но я не поеду сейчас туда жить.

– Я ее сразу же полюбил. Мне кажется, я сначала полюбил Москву, а потом уже она появилась в моей реальности. Это еще в детстве – у нас здесь жили родственники, и мы постоянно с родителями приезжали из Костромы.

– Может быть, это просто неумение обращаться с деньгами так, как должен с ними обходиться человек, планирующий купить здесь жилье. И второй момент: до недавнего времени мне форма отеля больше нравилась. Это ведь еще атмосфера. В квартире ты такой – рассиделся, а здесь – в мобильном состоянии. Отель предполагает не остановку, а продолжение движения.

– На сегодняшний момент это самое дорогое ощущение для меня. После того как я ушел из дома, от родителей, я постоянно пытаюсь найти свой дом. Иногда это ощущение возникает даже в отеле, а иногда его нет даже в Костроме. Хотя физически мой дом именно там – мы там сами все придумали, построили. Двухэтажная квартира, мансардные окна, панорама и т. д. Это центр исторический Костромы. Бывает, я приезжаю в эту нашу прекрасную квартиру, к Марине, к дочери, но чувствую себя будто в чужом месте. Не знаю, от чего это зависит – какая-то внутренняя калибровка. Но если уж мы говорим о жилье, я действительно планирую где-нибудь через полгода перевезти семью в Москву. Пусть Эльза растет московской девчонкой.

– В том-то и дело – для семьи нужна «стационарная» квартира. Я думал раньше, что совмещу ребенка, семью и профессию в одном пространстве. Жизнь показала, что это не так просто сделать – все равно приходилось искать компромисс. Но через полгода мы приедем все вместе.