В Большом театре станцевали «Укрощение строптивой»

Жан-Кристоф Майо обладает талантом рассказывать сказки, причем так, что каждый способен усмотреть в его «Ромео и Джульетте», «Золушке» или La Belle («Спящей красавице») кусочек собственной жизни, каким-то непостижимым образом подсмотренный хореографом. Поэтому в очереди на его постановки стоят ведущие театры мира. Но Майо, в которого в самом начале его профессионального постановочного пути поверила принцесса Ганноверская Каролина, предоставив карт-бланш и труппу, сохранял поразительную преданность ее Балету Монте-Карло. Мировые премьеры более чем трех десятков его спектаклей прошли в Монако, остальным приходилось довольствоваться лишь копиями, созданными для музы хореографа - Бернис Коппьетерс.

Но этот театральный сезон стал для неповторимой, незаменимой и незабываемой балерины последним в карьере. Большой театр, уже несколько лет обсуждавший с Майо варианты сотрудничества, не упустил этого сложного момента в жизни хореографа: Москва стала тем местом, в котором он решил начать новую жизнь - в которой Коппьетерс дебютировала в роли ассистента постановщика.

Майо, воспитанник классической французской школы и экс-солист Гамбургского балета Джона Ноймайера, ни в коей мере не относится к числу балетных экстремистов и радикалов. Но его танцевальная лексика заточена под уникальную андрогинную фактуру примы, обладающей не столько академической безупречностью, сколько невероятной пластической разносторонностью. И давняя мечта о постановке «Укрощения строптивой», раскрепощенной и самой сексуальной комедии Шекспира, родилась явно в расчете на возможности Коппьетерс. Но киномузыка Шостаковича, положенная в основу нового балета, была выбрана уже с учетом московской прописки спектакля.

«Эх вы, сени, мои сени», сопровождающие первое появление Петруччо, или «Вы жертвою пали в борьбе роковой», под которую он ведет свою женушку домой, создают мощнейшее остранение: изумление зрительного зала ощущается в эти моменты физически. Но весь спектакль, который напоминает сложенные без единого гвоздя кружевные деревянные конструкции, позволяет предположить, что Майо и добивался этого эффекта.

Мощную, многоголосую и афористичную пьесу Шекспира, использованную как каркас, он, как всегда, превратил в кино на пальцах - с помощью своего постоянного соавтора, сценографа Эрнеста Пиньон-Эрнеста, придумавшего оптимальную конструкцию из двух лестниц, съезжающихся и разъезжающихся под разными углами и трансформирующих пространство. Эти модули порождены эпохой IKEA и не имеют отношения к ренессансной Падуе, а костюмы Огюстена Майо, сына хореографа и ученика Карла Лагерфельда, могут быть датированы и золотым веком Голливуда, и сегодняшними днями. Сюжет «Укрощения строптивой» хорош для хореографа тем, что не теряет актуальности: проблему старшинства в выдаче дочерей замуж он игнорирует, зато сложность семейных отношений строптивой Катарины с отцом, сестрой Бьянкой, ее воздыхателями и женихом-мужем не теряет актуальности даже в эпоху победившей эмансипации - иначе бы зал не хохотал, когда в финале двухчасового балета мегера-экономка, вдова и Бьянка под эксцентричный фокстрот пытаются напоить чаем своих муженьков, вызывая у них то раздражение, то тоску, в то время как Катарина трогательно протягивает Петруччо ладошки с воображаемым чаем.

В спектакле Майо занято всего 22 танцовщика, поэтому даже в ансамбле каждый на сцене словно под рентгеновским лучом. Но Екатерине Крысановой он подарил не только роскошную партию, но и, возможно, новую судьбу - преодолев первоначальное недоверие хореографа, она представила работу такого масштаба, с которой входят в историю балета.