Игорь Ларионов: «Действуем вместе с Романом Ротенбергом, чтобы российский хоккей стал лучше»

С Игорем Ларионовым мы знакомы почти четверть века (хотя встречаемся раз в несколько лет), и однажды его имя спасло мне если не жизнь, то как минимум здоровье. Дело было в январе 2007 г. в Детройте. Я приехал в командировку на местный автосалон – в то время крупнейший в Северной Америке. Отлично отработав первый день, я решил поощрить себя стейком и сигарой. Центр Детройта тогда представлял из себя жалкое зрелище: богатые жители из даунтауна съехали, сразу упали налоговые поступления, и центр города пришел в запустение: необитаемые небоскребы, закрытые магазины, отсутствие людей и машин... Гуляя по тому Детройту, ты ощущал себя героем постапокалиптического голливудского фильма. Единственный открытый ресторан, который я смог найти, – Hard Rock Café в самом центре города: перед ним стояла большая рождественская елка и был залит каток. На катке никого не было.

Огромный ресторан тоже был пуст, только за барной стойкой у самого входа сидела пара чернокожих, которые смотрели баскетбол, да где-то в глубине небольшая компания справляла день рождения. Я присел к ребятам за барную стойку, мы разговорились – оказалось, что они веб-дизайнеры из Канады. Закончив со стейком и каберне, я достал свой походный хьюмидор – в нем помещаются как раз три сигары. Канадцы с радостью взяли предложенные мной «черчилли». Но только мы их раскурили (да, тогда в США еще можно было курить в общественных местах!), как дверь распахнулась, и в ресторан ввалились два пьяных белых качка – один под два метра ростом и весом за 130 кг, второй поменьше, на 100 кг: «А че это вы в нашем баре сигары курите? А нам?» Я сидел ближе всех ко входу и показал им пустой хьюмидор: «Извините, больше нет». – «То есть для ниггеров есть, а для нас нет?!» Ситуация становилась все более напряженной, чернокожих откровенно провоцировали на драку. В какой-то момент мои веб-дизайнеры спрыгнули с высоких барных стульев, и оказалось, что они чуть выше барной стойки – весу в них было 100 кг на двоих. «Придется, – думаю, – за них впрягаться: почти подружились. Сначала надо попробовать вырубить большого – тот, что мельче, гораздо пьяней, с ним потом разберемся».

На следующий день у меня было запланировано интервью с Риком Вагонером, гендиректором General Motors – тогда крупнейшей автомобильной компании мира. «Интересно, с каким лицом я туда приду и приду ли вообще?» – думалось мне. Но отступать было поздно. «Пойдем выйдем, – говорю большому, – на улице каток есть, там потолкуем». – «А это мой каток, я там лед заливаю», – сказал громила. «Да ладно врать», – рассмеялся я, и тогда громила, подобно герою Евгения Попова, достал «откуда-то из голого тела» мятую и засаленную визитку, на которой было написано «вице-президент» чего-то там. «Может, ты еще и на «Джо Луис Арене» лед заливаешь?» – назвал я имя стадиона, где тогда играли «Детройт Ред Уингз». «Заливаю», – недоуменно произнес «вице-президент». «А я Игоря Ларионова знаю», – сказал я и тут же рассказал пару историй, чтобы подтвердить это. «Брат!» – громила заключил меня в объятия. Дальше, несмотря на мои возражения, за алкоголь платил только он: мы впятером выпили еще по пять шотов. Интервью с Вагонером на следующий день прошло отлично.

Перед началом этого интервью я рассказываю Ларионову ту историю, он смеется, но тут же становится серьезным:  

«Теперь даунтаун Детройта очень изменился в лучшую сторону. Я прожил в Детройте почти 25 лет и горжусь тем, что застал и его худшие, и лучшие годы. 2008 год был самым сложным для Детройта – потому что был кризис в автопроме. Город и горожане согнулись, но не сломались, выстояли, и их стойкость вызывает огромное уважение. Теперь в Детройт пошли инвестиции, и город хорошеет. Свою роль играют и четыре профессиональные команды, которые есть в Детройте: «Ред Уингз», «Пистонз», «Тайгерз» и «Лайонз» (команды, выступающие в главных профессиональных лигах Северной Америки – хоккейной, баскетбольной, бейсбольной и американского футбола. – «Ведомости»): это значит огромные стадионы, отели, рестораны… Надеюсь, Детройт возвращается к славе одного из самых крупных и богатых городов США».

– В этот раз [президент Simple] Максим Каширин сделал первый шаг. Он сказал: «Мы знаем твои вина, давай поможем тебе в продвижении».

– Майк вышел из игры по состоянию здоровья, и последние годы я самостоятельно делаю небольшое количество вина. В Австралии я поменял винодельню с Kilikanoon на ChalkHill. А в Калифорнии пришел к Дагласу Данелаку. Виноделие для меня – это больше хобби, чем бизнес. Больших дивидендов оно мне никогда не приносило, это скорее терапия: возможность переключиться с моей главной профессии – хоккея.

– (Смеется.) Я, конечно, не разоряюсь. А того, что зарабатываю, хватает на то, чтобы, как говорят в Америке, «платить по счетам». Когда ты ставишь свое имя на этикетке, ты отвечаешь за качество. Поэтому оценка людей, которые пробуют твое вино, имеет первостепенное значение. Хотя и прибыль важна, чтобы двигаться вперед. Надеюсь, что проект, который мы запускаем с Максимом, приведет к успеху.

– До 2006 г. стиль моих калифорнийских вин был более американским. После того как я стал работать с Дагласом, стиль изменился: Даглас получил образование во Франции, и у него акцент – на терруар, нежели на новый дуб и другие технологии, которые постоянно обновляются. И лично мне этот стиль тоже ближе.

– Да, это была топовая линейка, три вида вина: шардоне, каберне и бордоский бленд (мерло, каберне-совиньон, каберне-фран). Но вскоре появились юристы. Оказалось, что вино под названием Hattrick уже выпускали до меня. (У меня не было мысли у кого-то что-то украсть. Хеттрик – это три гола, забитые игроком в одном матче, поэтому я выпустил бордоский бленд под этим названием: три шайбы – три сорта винограда.) Я решил, что надо перейти на использование собственного имени, и сделал Larionov Library Release. Это эксклюзивная линейка, всего пара бочек, то есть 600 бутылок в год, которые я делаю в Калифорнии: пино нуар и шардоне из Russian River и каберне из Napa.

Было время, когда я пытался делать вина из максимально возможного числа сортов винограда. Но потом пришел к тому, что нужно сфокусироваться. Я оставил private label для «Кофемании» – потому что у нас многолетние отношения. Сделал Larionov Library Release. Плюс шираз из Австралии. ChalkHill – это правильная винодельня, на которой работают правильные люди.

– (Смеется.) Да. У меня осталось штук по восемь бутылок урожаев 2002, 2003 и 2004 гг., несколько 2005 г. Последний релиз был 2006 г.: когда в 2008 г. меня принимали в Зал хоккейной славы в Торонто, под это событие я разлил вино 2006 г. в бутылки большого формата. У меня еще осталось 11 магнумов, пять или шесть трехлитровых бутылок и одна шестилитровая.

С брендом Triple Overtime, естественно, никаких юридических проблем не было. Вы знаете, вино названо в честь гола, который я забил [8 июня 2002 г.] в третьем овертайме серии плей-офф против «Каролины». Бренд зарегистрирован, в Австралии под ним выпускаются каберне, шираз, гренаш/темпранильо, шардоне и фиано; в США – два зинфанделя, шардоне и бордоский бленд.

– Один канадец, у которого был бизнес в России, уверял, что у канадского айсвайна прекрасные перспективы в России. И я решил сделать партию. Вино получилось очень хорошим, но не взлетело.

– Логику ценообразования и налогообложения в России я до сих пор понять не могу. Мне объяснили, что вино за время пути с винодельни в Москву может подорожать в два раза – из-за расходов на транспортировку, налогов и проч.

– Пока сохраняется отдельный контракт, но в будущем, я думаю, этот аккаунт будет закрывать Simple.

– После того как Майк Дэвис вышел из бизнеса, я продаю только в России. В прошлом году – около 2000 ящиков. (Вина топ-линейки упаковываются по шесть бутылок в ящик, стандартный ящик – 12 бутылок. – «Ведомости»).

– Для меня как для [младшего] партнера это новая история, ей всего два года, и бизнес только начинает набирать обороты. Флагманский ресторан открыт на «Динамо», в Петровском парке, – там пока не закончены все строительные работы на территории самого парка, но все мои знакомые, кто бывает в ресторане, шлют мне хорошие отзывы.

В ресторане в Санкт-Петербурге я был осенью, когда «Зенит» играл со «Спартаком», – все было очень хорошо, в ресторане был полный аншлаг.

– Конечно! Во-первых, я его открывал. Во-вторых, последний раз был там три недели назад. В-третьих, я стараюсь посещать все рестораны раз в два месяца: в инстаграмме дается анонс, когда и где я буду. Я общаюсь с гостями, даю автографы, фотографируюсь, мне приятно рассказывать людям о винах…

– В Москве – да, в Петербурге это франшиза.

– Нет, другие.

– Меня пригласили на российское телевидение комментировать хоккейные матчи Олимпиады-2018 в Пхенчане. Мне было очень интересно посмотреть, как изменился наш хоккей – стал лучше или хуже – за те 30 лет, как я уехал. И начиная с Олимпиады в Корее практически перед каждым матчем [сборной России] у меня случались спонтанные встречи с [первым вице-президентом Федерации хоккея России] Романом Ротенбергом, который возглавляет штаб российской сборной. Он всегда просил у меня комментарии и аналитику по игре сборной – как у человека с незамыленным взглядом, который смотрит много матчей НХЛ и английских футбольных клубов.

История моего приезда и отъезда в 2008–2009 гг. была связана с карьерой сына [который тренировался в Северной Америке]. Теперь сын вырос, и у меня развязаны руки, я свободен в перемещениях. Поэтому, когда Роман Борисович предложил мне должность его советника по всем сборным командам России, включая молодежную и юношескую, я согласился.

– Советник главы штаба сборных команд России при ФХР.

– (Смеется.) Тут все случилось спонтанно – как это часто бывает в России. Позицию тренера мне предложили буквально за 10 дней до начала МЧМ: Роман сказал, что хочет провести несколько перестановок и ввести меня в тренерский штаб. Мне это показалось интересным, и я согласился.

Потому что последние несколько лет я много работал в Детройте с командами до 18 лет. Там после окончания регулярного сезона начинается серия турниров: ты набираешь себе команду – три пятерки – платишь вступительный взнос и заявляешься на соревнования в Мичигане. Игры – по выходным. Ребята все разные – во второй год у меня в команде было девять национальностей, – но я старался до всех донести, в какой хоккей они должны играть, и мы всегда довольно успешно выступали. Так у меня появился тренерский опыт – помимо игрового. А играл я долго и под руководством выдающихся тренеров: помимо Виктора Тихонова и Скотти Боумена («Детройт») это Пэт Куинн («Ванкувер»), Пэт Бернс («Нью-Джерси») – все они члены Зала хоккейной славы. Это колоссальный опыт.

К тому же у меня сыну 21 год, и через него я знаю настроения и тенденции, которые есть среди молодых хоккеистов. Поэтому я решил рискнуть и войти в тренерский штаб, чтобы помочь своим присутствием и своими знаниями. Это пока одноразовая история.

– Сначала все были шокированы – повторюсь, все произошло за 10 дней до начала. Но мы быстро созвонились, потом встретились, и я сразу сказал, что прихожу не для того, чтобы кого-то подсидеть и занять чье-то место, а чтобы помочь: вернуть былую славу российского хоккея, чтобы мы радовались золоту, а не серебру или бронзе.

– Да. Я поиграл много и знаю, насколько на скамейке важна субординация, чтобы все понимали, кто главный, а кто – ассистент. С этим для меня не было проблем. Я понимал, в чем я могу помочь – игра в большинстве, игра в атаке, контроль шайбы – то, чего нашему хоккею не хватало и не хватает. Насколько успешным получился результат (сборная России заняла второе место. – «Ведомости») – пусть судят специалисты.

– Когда я приезжаю в Россию, поступает очень много звонков от родителей и людей, которые связаны с хоккеем, [с жалобами]. Я занимался хоккейной карьерой сына в Северной Америке с шести до 20 лет и понимаю, как все должно быть устроено. Почему у нас по-другому? Меня это беспокоит, потому что не хочется терять яркий талант, который система зажимает и выбрасывает – из-за делишек тренеров и агентов. Но мы теряем игроков в молодежном хоккее и в результате не можем набрать пул игроков [из которых мы можем выбирать для сборных].

Теперь что касается КХЛ. В молодежной сборной ты видишь ребят, которым в клубах дают играть по 3–4 минуты [за матч]. Это называется не развитие, а деградация. Потому что, чтобы хоккеисты росли, они должны иметь игровое время и право на ошибку. Понятно, что всем [в клубах] нужен немедленный результат, но так мы забываем про наше будущее.

Мои слова – это не желание пропиариться – мне это не интересно, – а просто боль за наш хоккей, который хочется видеть чистым, прозрачным и прогрессивным.

– Безусловно, мы работаем вместе, и я знаю, насколько Роман вовлечен в этот процесс. Мы действуем вместе, чтобы хоккей стал лучше и мы вернулись на ведущие позиции.

– Какие были действия. Ввели горячую линию в Федерации хоккея для того, чтобы родители могли позвонить и пожаловаться, если в какой-то хоккейной школе были нарушения – не важно где: в Москве, Челябинске, Екатеринбурге или Тюмени. Что касается КХЛ, то [президент лиги] Дима Чернышенко в январе ушел в правительство, поэтому пока [не было реакции]. Но у меня нет мысли что-то разрушить – наоборот: моя цель – делать наш хоккей, наш мир чище и лучше.

– Это он сам выбирал: он взрослый парень, ему 21 год. У него как свободного агента было два или три варианта – он выбрал именно такой. К сожалению, травма вывела его из строя почти на весь сезон. Сейчас он возвращается в Детройт и попробует проявить себя в летнем лагере одной из команд. Как свободный агент он может заявиться в лагерь, а там уже нужно будет показывать себя.

– Это будет его решение. Насколько мне известно, в этом году его трансферная карта перешла в Россию, то есть если случится то, о чем вы спрашиваете, он будет играть за сборную России.

– Когда спортсмен растет в Северной Америке, он каждый год должен регистрировать трансферную карту – с пяти лет и до окончания спортивной карьеры, без нее ни один хоккеист играть не имеет права. Карта сына перешла в Россию – чтобы он мог играть здесь и не считаться легионером. В России ты должен выбрать спортивное гражданство – у него оно российское.

– Нет, прекратил. Это конфликт интересов – из-за того, что я начал работать в штабе сборных команд.

– Это вам надо с моей женой обсудить – она более обстоятельно ответит (смеется).

– Нет, она сейчас в Москве.

А если отвечать серьезно, то я играл в хоккей и продолжаю заниматься хоккеем. Я, конечно, слежу за тем, что происходит в большой игре – политике, но давать оценки тому, что происходит там, не возьмусь.

Я почти 30 лет прожил в Америке и лишь полгода как вернулся в Россию – пока осваиваюсь и пытаюсь понять, что происходит – во всех сферах: в политической, в экономической, в бытовой. Чтобы найти свое место в нашей стране – в хоккее, в бизнесе. Я вернулся, чтобы поделиться своими знаниями и опытом – отдать их российскому хоккею, российским мальчишкам. Первый шаг сделан – молодежный чемпионат мира [2020 г.], теперь буду заниматься просмотром молодых игроков, которые будут призываться на следующий молодежный чемпионат мира, который пройдет в декабре – январе в Эдмонтоне.