Цивилизационный выбор: империя духа

Сырьевая модель, превращающая социум в еще один вид эксплуатируемого ресурса, вовсе не обязательно формируется наличием одного фактора – изобилием природных богатств. Срабатывает комплекс условий, начиная с кочевых традиций организации социальных отношений и власти и заканчивая таким особенным ресурсом, как «богатство народом» – тоже своего рода природным достоянием. Идея проста: «У нас людей, что нефти».

Это не означает тотального демографического изобилия и не отрицает того, что и здесь возможен дефицит народонаселения, особенно при неравномерной плотности в соотношении демографии и географии. В нашей истории нередко воевали именно «за людей» как за своего рода «людские недра», а не просто за территории. Но это все же нечто совсем иное, чем история, в которой люди борются за себя и для себя, за право и возможность самим создавать удобное им государство, режим политики и власти. То, что получилось в России, отражено в сугубо отечественном градостроительном термине «жителЯ» (с ударением на последнем слоге). И это еще по-доброму...

Сама ресурсная модель имеет разновидности и мутирует во времени, иногда радикально. Такие трансформации бывают близки к изменениям цивилизационного масштаба. Классический пример – наша история последних 3–4 десятилетий с мгновенным разворотом фундаментального свойства, на уровне пресловутого «основного вопроса философии». Естественно, речь не об онтологии, но о приоритете материальных либо духовных факторов в политике, в системе ценностей и мотивов, в техниках консолидации и мобилизации.

За последние полвека страна пережила две фазы условной деидеологизации. Сначала советская идеология (чтобы не называть ее «коммунистической») деградировала как система идей, имеющих отношение к живому сознанию. Она утратила сакральность, но приобрела налет абсурдного комизма, как и многое тогда. После развала СССР и смены политической модели официальная идеология была демонтирована и как система институтов. Но если учитывать глубинные инерции сознания, эта деидеологизация оказалась во многом иллюзорной и поверхностной – при всех очевидных изменениях в сторону открытости наверстывания упущенного.

Сразу после отставки Ельцина страна консолидировалась за счет утоления тоски по власти энергичной, уважающей себя и требующей этого от других, а также якобы целеустремленной, будто бы знающей, что делает. На таких эмоциях можно продержаться какое-то время, но не вечно, однако тут подоспела сказочная конъюнктура на рынке сырьевых продаж. Ресурсный социум начал заново усугублять формат «нефтедобывающей цивилизации» со всеми одиозными проявлениями, начиная с «голландской болезни», разрушающей собственные производства уже чисто эконометрически (например, на курсах валют). Население, уставшее от проблем выживания, сосредоточилось на умиротворенном переваривании минимальных гарантий и долгожданной стабильности. Политика была не просто отдана на откуп власти, но еще и с просьбой «Не беспокоить!».

Однако к концу 2000-х стабильность на остатках сырьевой ренты начала сдавать. Даже минимальная сытость порождает новые претензии, а с ними и недовольство (почему, собственно, революции часто случаются именно на выходе из кризиса). Рейтинги власти заметно просели, а протест начал переливаться из столиц в миллионники. Для власти это было первым испытанием испугом. Надо было срочно показать себе и всем, что ресурсы контроля над ситуацией не исчерпаны, а некоторые даже не распакованы. По мере ухудшения сырьевой конъюнктуры становилось ясно, что и дальше «заливать деньгами» недовольство не очень получится. В этой ситуации нетрудно было догадаться, что простой подкормки политической массы недостаточно и необходимо всерьез налаживать базовые отрасли духовного производства.

Пропуская промежуточные этапы, мы в результате получили принципиально иную модель, в которой идеология и духовность доминируют над материальной составляющей. Как уже не раз отмечалось, это типичная коллизия нарцисса, для которого фиксация на грандиозных эффектах собственного отражения не мешает и вовсе помереть от голода. В авральном порядке была выстроена гигантская индустрия симулякров национального самосознания. Налажено поточное производство гордыни великороссов, несколько всклокоченной и явно избыточной. В системе общественного производства эта отрасль стала доминировать не только потому, что туда были брошены немереные ресурсы. Разведочное бурение вскрыло наличие огромных запасов социально-психологической энергии. Обнаружились целые залежи давно не востребованных сверхсильных политических эмоций. Из скважин поперли страсти, вытесняемые на поверхность коллективными комплексами, которые, в свою очередь, сами были вытеснены ущемленным сознанием.

Такие трансформации мало меняют суть ресурсного социума, но меняют, точнее, дополняют систему «политических энергоносителей». Из глубин массового самосознания, измученного ресентиментом и неизрасходованной энергией, добывается ресурс самоподдержания режима, не менее значимый, чем нефтегазодобыча. Мы уже говорили о том, как пресловутое сырьевое проклятье трансформируется в проклятье институциональное, а в итоге и в цивилизационное. Точно так же безудержная эксплуатация недр ментальности и эмоциональных залежей нации порождает некое подобие особого цивилизационного типа.

В системе «нефтедобывающей цивилизации» этот политический энергоресурс уже начинает доминировать. Именно на эту энергетику делается ставка режима в деле нейтрализации и последующего подавления внешнего и особенно внутреннего врага. Ради остроты переживания триумфа зачищают отечественную историю, финансируют атмосферу побед и хронического празднования не важно чего. Значение всей этой сферы идеального и бьющего по эмоциям резко возрастает, уже явно отличаясь от фоновых показателей. Недалеко до исторического вывода: «Да, это такая особая цивилизация».

Чтобы все это не показалось преувеличением, только один пример. Внешнеполитические оппоненты России, оценивая ее по своим меркантильным меркам, рассчитывают на санкции, связанные прежде всего с «материальной цивилизацией» (если перефразировать Фернана Броделя). Искусственно создаваемые дополнительные проблемы с экономикой, технологиями и проч., конечно же, сказываются, их влияние не исчерпано и будет нарастать. Однако в обозримое время все это вряд ли окажет воздействие, достаточное для вынужденной коррекции курса. Чего не скажешь о санкциях символических, связанных с такими понятиями, как знаковая изоляция, репутация силы и превосходства, а также вся мифология «вставания с колен». Одна только символика дипломатического паритета все ставит на свои места. Личные официальные и человеческие контакты на высшем уровне производят примерно такой же эффект, как если бы при запрете поставок жизненно необходимого стране хайтека для нескольких связанных с нашим руководством компаний было сделано исключение. Как приватизировать километр государственной границы. После этого можно отключать SWIFT – реакция уже не просто энергетической, но и уважаемой, признаваемой сверхдержавы будет той же.

Однако долгосрочный выбор здесь не так очевиден. Во-первых, ускользание от символических санкций зависит как от нашего дипломатического искусства, так и от элементарного непонимания нашей специфики противной стороной, что не навсегда. Во-вторых, надо помнить, что при всей фиксации на великолепии собственного отражения Нарцисс все же умер. Это к тому, что перекрывать мундиалями пенсионные реформы можно лишь тоже до известного предела.

Автор — директор Центра исследований идеологических процессов