Придут новые и все перестроят

Власть в России вроде бы вечная, но при этом почему-то и временная
Внутренняя готовность общества и самой элиты к тому, что придут новые и все перестроят, и составляет коренную особенность государственной архитектуры России

Памятники, взглянуть на которые мы едем за тридевять земель, часто бывают результатом трудов какого-то правителя и его веры в возможность обойти смерть. Мы можем и не задумываться о том, что вот этот живописный вид с храмом и дворцом был чьим-то честолюбивым проектом. Но идея создать что-то, что тебя переживет, не может не диктоваться хотя бы отчасти заботой о бессмертии. Эта забота – вещь настолько же странная для приземленного сознания, насколько и распространенная.

Властитель может оставить память о себе, построив пирамиды, крепостные стены, башни, храмы и дороги, завоевав территории, поручив описать свои достижения в исторических хрониках, основав университеты или поддержав развитие технологий. Те, у кого нет власти и денег, – часто не менее самонадеянные – стремятся оставить после себя стихи, романы и оперы.

«Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный / Металлов тверже он и крепче пирамид» – это как раз о том, что оставить след может не только властитель. Да и вообще, характер памятников от эпохи к эпохе менялся. Если поначалу единственным способом зацепиться за время была мобилизация гигантских человеческих ресурсов и использование каменных глыб (пирамиды), то постепенно арсенал человека, вступающего в схватку со временем, расширился невероятно.

Творчеством власти можно считать и политические системы, особенно те, что способны добиваться высокого благополучия для граждан и прошли испытание временем. Не буду тут называть конкретные примеры – у каждого они свои. Но стоит осознать, насколько долго живут системы и правила, чем те, кто писал конституцию и (или) совершал революцию во имя народа.

Что оставят по себе нынешние правители России, наверное, еще рано судить. Небоскребы московского Сити выглядят впечатляюще – визуально они довольно легко подавили сталинскую застройку, которая до недавнего времени определяла облик этой части города (Кутузовский проспект и окрестности). Собянинские поновленные улицы тоже останутся, но о путинской архитектуре все-таки говорить не приходится – нет одного такого слоя. А вот архитектура государства бурно развивается – законы пишутся и переписываются, выборы каждый раз проходят по новым правилам, экономика национализируется. Говорить о результатах пока рано – если архитектор пойдет на новый срок (что вероятнее всего), то он ведь многое будет переделывать. А уж если придут новые люди к власти, то перестройки не избежать точно.

Внутренняя готовность общества и самой элиты к тому, что придут новые и все перестроят, и составляет коренную особенность государственной архитектуры России. Она вроде бы и мало меняется со временем, но при этом всегда в работе. Мало кому в истории удавалось ее довести, главное было – преодолеть очередной кризис, а уж потом другие придут... И это в стране, где гарантированной смены власти не было никогда. Власть вроде бы вечная, что должно способствовать уверенности, но при этом почему-то и временная, неуверенная и надолго ничего не планирующая.