Павел Попов: «Самое главное в творчестве – уйти от эгоизма»

Павла Попова хорошо знают поклонники российского кино и сериалов. Он звезда «Актрис», «Содержанок», «Жить жизнь» и других ярких проектов последних лет. И почти все его герои – обаятельные хищники и подлецы, от которых не оторвать глаз. Между тем Попов прежде всего актер театральный, «первач» вахтанговской труппы. На его счету роль Пьера Безухова в «Войне и мире» и Другого Пера Гюнта в «Пер Гюнте» (да, в постановке Юрия Бутусова главный герой «раздвоен»).

Новая театральная работа артиста – физик Лев Ландау в спектакле главного режиссера вахтанговского театра Анатолия Шульева «Солнце Ландау». Играет гениальность Попов блистательно, тратясь на сцене и морально, и физически. Его Ландау – самая настоящая рок-звезда, харизматичный, нервный, неудобный.

В интервью «Ведомости. Городу» Павел Попов рассуждает, как его изменила новая роль, что дает театральному артисту работа в кино и можно ли выпустить выдающийся спектакль «без мучений».

«Бог не ведет таких разговоров»

– Толя давно хотел со мной поработать, а я – с ним. Он сдержанный режиссер, и то, что он взял этот, совсем не театральный, материл, меня покорило. Это очень смелый поступок. Сомневаюсь, что наш директор, Кирилл Игоревич Крок, принял это предложение прямо сразу, – нет пьесы, нет опыта постановок такого плана. Согласитесь, ставить про Ландау не то же самое, что ставить «Отцы и дети» Тургенева, которые, кстати, предполагались изначально. Насчет моей первой мысли. Толя как-то позвонил мне: «Слушай, завтра экскурсия в «Сколково», мы встретимся с физиками, которые строят квантовый компьютер, изучают фотоны. Хочешь поехать?» Конечно, я туда помчался, отменил все планы и поехал. Это же безумно интересно! Мы приехали, пообщались, побывали в лабораториях... Поездка была своего рода нашим с Толей рукопожатием. Я решился.

– Больше вдохновения, потому что тема мне интересна. Очень хотелось найти соединение физики и философии. Все события в нашем спектакле происходят в сознании героя, который лежит в коме после аварии. Ландау как бы перепроживает ключевые моменты своей жизни. В процессе репетиций мы задумывали сцену встречи великого ученого и Бога, хотели, чтобы в ней Ландау рассказал о том, как понимает жизнь. Но в итоге отказались от такого, слишком лобовой прием. Бог не ведет таких разговоров. Но то, к чему Ландау пришел, мы озвучили в финальном монологе моего героя: «Познание есть результат жизни. В конце концов, не мы познаем жизнь, а действительность познает саму себя через нас. В конце концов, не мы живем, а живет в нас общая мировая жизнь. Мы лишь всплески в море бытия. Гибнет моя жизнь, но крепнет общая мировая». То есть все нужно для чего-то большего. Ландау, вы, я, даже Гитлер! Мы не живем, живет общее. Мне кажется, в этих словах заключен основной посыл нашего спектакля.

– Сыграть неординарного человека. У него другой склад ума, он быстрее, четче, яснее, интереснее нас. Проще и сложнее одновременно. Ландау другой. Важная черта его характера и образа мыслей – детскость, наивность взгляда на мир. Она присуща всем гениям. Обычные люди – мы с вами – присваиваем себе все, что в нас вкладывают в детстве, и в итоге начинаем думать и жить так, как нас научили. Мы не сомневаемся в правильности постулатов. А Ландау имел смелость и наглость считать правильным только то, что увидел, понял или почувствовал сам.

– Конечно же, материалами, которые про него написаны, – документами, свидетельствами, воспоминаниями жены Коры. У Ландау был непреодолимый характер, про него все это пишут. Он был невыносим, дерзок, саркастичен. С ним никто не выдерживал долгого общения. А Кора подробно описала их союз, подразумевающий свободу в отношениях.

Это интересный момент, Ландау не знал женщин до 27 лет. Как будто натягивал пружину, а потом как выстрелит. Его невозможно было остановить, и, конечно же, нельзя не брать во внимание интерес женщин к нему. Ландау стал рок-звездой своего времени. Интересно, что своей лучшей теорией он называл так называемую теорию счастья (Ландау считал, что человеку, чтобы быть счастливым, нужно всего три вещи: работа, любовь и общение. – «Ведомости. Город»). Кто угодно на его месте назвал бы теорию сверхтекучести гелия, за которую Ландау как раз получил Нобелевскую премию. А он не берет ее в расчет. В каком-то смысле он равняет себя с Богом, позволяя себе думать, что знает, как нужно всем жить и что для этого нужно.

– Погружение в совершенно неординарную для меня тему. Я много узнал о физике и устройстве мира в целом. Например, вы знаете, что GPS в телефоне работает только лишь потому, что действует теория относительности Эйнштейна? Для движущегося предмета время движется по-другому. Сигнал со спутника приходит на Землю с разницей во времени, ведь у нас время движется быстрее. Меня это поразило!

«Вагон сигарет, литры кофе»

– На все сто процентов. Яна потрясающая актриса, она одна из самых сильных актрис, с которыми я работал, включая кино. Она мыслит масштабно и образно. Любая сцена с Яной – это всегда про сложный поиск и испытание. Но и результат всегда – огромное счастье. Что ни сцена в этом спектакле с Яной, то удивительный образ. И в «Солнце Ландау», и в «Пер Гюнте».

– Этот спектакль очень многое для меня значит. Я попробовал новую грань в себе, играл отрицательного персонажа в театре – Другого Пера. В кино такое доводилось, но там совсем другой принцип существования. В театре можно позволить себе крайнюю степень.

Тем более в театре Бутусова. Можно измазаться красной, как кровь краской, станцевать как в последний раз – словом, довести любую эмоцию до своего пика. У нас был очень тяжелый выпуск, репетиции с утра до ночи, вагон сигарет, литры кофе, мы все время обсуждали, как сыграть, что сделать. Юрий Николаевич приходил на репетицию, и уже был готов огромный список этюдов. Мы были его соавторами. И конечно, когда работа построена таким образом, ты вкладываешь в нее всю кровь, всю душу, все сердце. Но сам спектакль, на мой взгляд, Юрий Николаевич режиссерски «недотянул». Я так говорю от большой любви на самом деле. Я его очень люблю.

– Представьте себе студента, который бежит после занятий в «Сатирикон» в седьмой раз смотреть «Ричарда III», изумляющегося всем решениям, каждой актерской работе, всем режиссерским идеям. И вдруг его кумир вызывает на репетиции. Я помню, как записал в свой дневник: «Неужели, Паша, ты дорос до того, чтобы режиссер, которым ты восхищаешься, зовет именно тебя». Я ведь был совсем зеленый, меня переполняли эмоции. К тому же я обожаю нашу актерскую компанию в «Беге», мы там прямо банда. Другого слова не подберу. Я обожаю этот спектакль и поэтому, конечно, не могу его не играть. Это один из знаковых этапов в моей жизни.

– Ох, я даже не знаю, с чего начать. Начну с эксклюзива. (Улыбается.) В «Солнце Ландау» в финальном монологе есть фраза Римаса. Его в интервью как-то спросили, в чем смысл жизни. И он ответил: «Конечно, смело можно сказать, что все бессмысленно, но, раз уж человек родился, живет, вся его природа вне зависимости от его взглядов, настроений заставляет искать какой-то смысл». Мне очень нравится эта мысль. И мы с Толей определили ее в финальный монолог. Так что в нашем спектакле есть частичка Римаса и его мудрости, о который вы говорите. Я участвую в его спектакле «Улыбнись нам, Господи». А он репетировался еще раньше «Бега», т. е. я был еще моложе и зеленее. По-моему, только-только попал в театр. Римас дал мне роль палестинца. Я помню, что тогда он вообще меня ни во что не ставил. Даже по имени не называл: «Мальчик, встань туда». Сейчас уже понимаю, что это было намеренно сделано, из любви. Сначала испытать, задеть твое актерское и человеческое эго, чтобы ты это все переработал в себе, ушел от эгоизма. Самое главное в творчестве – уйти от эгоизма.

Совершенно другое отношение ко мне было на «Войне и мире». Вообще ко всем. Римас любил всех. Я даже не знаю, как объяснить, но «Война и мир» – это его самая важная работа, вывод его режиссуры, его карьеры, его жизни. Важнейшее послание на будущее.

Этот спектакль дал дорогу молодым, на которых дальше будет строиться репертуар. Огромный вклад в театр, в его будущее. «Война и мир» выпущена в огромной любви. Я раньше думал, что невозможно выпустить работу, не мучаясь. Но мы вообще не мучились! У нас не было никаких конфликтов. И у него самого, и у нас было ощущение, что все получается. Он как-то сказал, что эта темная коробка (он так называл сцену) нас принимает.

Нам в институте говорили, что лучшая режиссура – та, которую не видно. Римас к этому пришел в конце жизни. Практически пустая сцена, лавка и актер. И повторюсь: он говорил о том, как важно уйти от эгоизма в творчестве. Не надо выражать себя. Режиссеры все это любят. Особенно молодые, современные. А Римас говорил: «Кто вы такие, чтобы себя выражать? Их вырази, другого вырази. Подними из могилы». Это, конечно, тоже было послание.

– Стараюсь. Когда я ездил на репетиции «Ландау», слушал его интервью в машине. Таким образом заряжал себя.

– Мне нравится идея о том, что время не победить. Нужно уметь достойно с этим справляться, достойно уходить, зная, что смерть придет неизбежно. Есть пик, а есть падение. У Театра Вахтангова был сильный взлет с Римасом. Их тандем с Кириллом Игоревичем был тому причиной. Они сделали для театра все, что, наверное, было возможно, и даже больше. Как театр творчески вырос после 1990-х! Стал узнаваем во всем мире! Конечно, после такого по логике должен быть спад. И это нормально. Не надо ни о чем и ни о ком жалеть. Надо идти дальше, делать все возможное, чтобы что-то происходило. Все, что от тебя зависит. И получать счастье в этом.

«Любой отрицательный герой – это просто человек»

– «Нет праздника – нет спектакля». Эта идея Вахтангова очень мне близка и понятна. Константин Аркадьевич Райкин тоже, кстати, выпускник Щукинского училища. Он классно говорил, что спектакль существует только для того, чтобы зритель чуть-чуть приподнялся над действительностью, посуществовал там хотя бы какое-то время. Только для этого. Мне не хочется возлагать на театр огромную ответственность вроде нравственного воспитания молодежи и т. д. Это, наверное, отчасти тоже задача театра, но в большей степени все же не его, а родителей.

– Театр – сила, которая может помочь преодолеть что-то. Театр – это вдохновение. Да, в театр приходят за вдохновением. Вдохновиться жить.

– Я так не рассуждаю. Для меня нет первых или вторых. Любая роль – это огромная ответственность, с которой нужно справиться. Никого не подвести.

– Мне дает, безусловно. Кино – это чаще всего что-то новое в профессии. В кино есть вещи, которые ты не можешь попробовать в театре. У меня, например, в театре нет роли, где я могу, что называется, существовать «от себя», быть собой в предлагаемых обстоятельствах. На днях вышел сериал «Высокий сезон» – история про парня, который приехал отдыхать с девушкой во Вьетнам. И девушка там встретила своего бывшего. Она просит отпустить ее поговорить. Парень ее отпускает, и она пропадает. Парень бросается ее искать. Сначала вам может показаться, что это история о любви. Но на самом деле это история про становление мужчины. Он вынужден принимать решения, брать на себя ответственность. И в конечном итоге уходить от себя прежнего. В театре у меня таких ролей нет.

– Нет, я с этим не согласен. Меня действительно чаще видят в образе неприятных таких ребят. (Улыбается.) Это началось с «Актрис» Федора Сергеевича Бондарчука. Но сама постановка вопроса для меня спорна. В хорошем сценарии любой отрицательный герой – это просто человек, который вынужден делать какие-то поступки в связи с чем-то. Чаще всего травма в прошлом и т. д. И моя главная задача, чтобы их было жалко. Потому что, если он просто плохой, это неинтересно. Ни играть, ни смотреть. А вот если жалко, тогда это победа.

– Я задумался об этом. Я как-то спросил жену. И она ответила: «В кино больше используют фактуру, а в театре – внутренние качества». Наверное, так и есть.

– В театре после выпуска «Солнца Ландау» я пока выдыхаю. А в кино сейчас идут съемки второго сезона «Золотого дна». В первом сезоне мой герой очень эмоциональный, взрывной, опять же не очень приятный. Он все время ищет одобрения отца, который в итоге умирает и одобрения ему так и не дает. Во втором сезоне мой герой пытается с этим как-то справиться, начинает заниматься йогой, правильно питаться. Я скинул 9 килограммов для роли Ландау. Тут это оказалось очень кстати.

Еще один проект в процессе – сериал «Тысяча нет и одно да». Это история про кардиохирурга, у которого на операционном столе умирает девочка. Ему сложно, а тут еще жена начинает проявлять интерес к другому мужчине. Мне интересно актерски сделать всю эту историю.

– В кино сейчас очень востребовано направление экшена. Почему-то все платформы и продюсерские компании нацелены на то, чтобы что-то кому-то доказать, сделать прямо самое-самое крутое кино со стрелялками. А мне как зрителю интересны человеческие взаимоотношения. Убрать весь этот экшен, кровь и все прочее. И посмотреть на человека. Как говорил Чехов, «люди едят, пьют чай, носят свои пиджаки, а в это время рушатся их судьбы».

– На Арбате, сто процентов. Я почти все время, что провел в Москве, провел на этой улице, очень многое с ней связано. Арбат, Гоголевский бульвар, еще, наверное, Манежная площадь – вот мои знаковые места. И еще я очень люблю Пушкинский музей.

– За возможности. Все – в Москве. Мне повезло здесь обрести любимую семью и любимое дело. Как в фильме «Москва слезам не верит» герой Баталова говорит: «Почему я работаю на этой работе? Потому что я прихожу – и что-то начинает крутиться, что без меня не крутится».