Клод Ланцман показал в Каннах свой новый фильм
Знаменитый 87-летний кинодокументалист о том, почему сталинизм — не гитлеризм
В Каннах состоялась мировая премьера «Последнего из неправедных» – нового фильма Клода Ланцмана. 87-летний документалист, чье девятичасовое полотно о Холокосте «Шоа» (1985) неоднократно признавалось одним из лучших фильмов ХХ века, достал из личного архива уникальное интервью 1975 года. Тогда, собирая материал для «Шоа», Ланцман отыскал в Риме Беньямина Мурмельштейна, венского раввина, бывшего последним «еврейским старейшиной» (по нацистской терминологии) в концлагере Терезиенштадт и чудом оставшегося в живых. Личный консультант Адольфа Эйхмана по еврейскому вопросу, Мурмельштейн жил после войны в Италии. Для нового фильма Ланцман вновь посетил бывший Терезиенштадт, задавшись вопросом о возможности сотрудничества с абсолютным злом во имя собственного выживания и спасения чужих жизней.
«Я не верю в возрождение фашизма. По меньшей мере в той же форме, что в 1930-х годах. Однако людям безразлично то, что случилось тогда»
Самая сильная мысль, посещающая меня во время просмотра 3,5-часового (и невероятно увлекательного) фильма, – о том, что сейчас в мире живет первое поколение взрослых людей, никак не связанных лично со свидетелями Холокоста: даже их бабушки и дедушки родились уже после войны. С этого я и начинаю разговор с Ланцманом, патриархом далеко не дряхлого, а довольно воинственного вида, с вечно нахмуренными бровями и стаканом виски в руке.
«Связь прервана. В России прервана трагически. Ваш народ не сможет понять всего ужаса наследия нацизма; то, что в ваших кинотеатрах никогда не показывали «Шоа», тоже знаменательно. Три просмотра, организованных Горбачевым по личной просьбе Миттерана, не в счет, показ по кабельным телеканалам тем более... Сталинская политика отрицания Холокоста как катастрофы именно еврейского народа имеет роковые последствия, ощутимые до сих пор. «Жертвы фашизма», и всё – так назывались уничтоженные в лагерях евреи. Это забвение, эта подмена – колоссальная трагедия».
Не могу побороть искушения и рассказываю Ланцману про Ульяну Скойбеду, сожалевшую о том, что не из всех, из кого следовало, были сделаны абажуры. На минуту режиссер теряет дар речи, потом недоверчиво щурится: «Что, правда? Ты сам это читал? Ничего не перепутал? Вероятно, трагедия еще глубже, чем мне казалось. А правительству плевать. Я участвовал во французском Сопротивлении, был убежденным коммунистом в 1943 году, но те мои идеалы имели мало отношения к реальной идеологии, пестуемой в СССР... Однако коммунисты были людьми, противостоявшими нацизму, это важно. И это забыто».
Самое шокирующее и впечатляющее в фильмах Ланцмана – пустынные пейзажи тех мест, где сотнями тысяч уничтожались живые люди, чистые прибранные улицы нынешнего Терезина, на которых нет ни единого прохожего. Что занимает эту пустоту? «Я не верю в возрождение фашизма. По меньшей мере в той же форме, что в 1930-х годах. Однако людям безразлично то, что случилось тогда. Они больны забвением. И это по-настоящему опасно, хотя и невозможно сказать, в какой форме скажется эта болезнь. Может, она уже проявляется в религиозном фундаментализме, иногда напоминающем фашизм...»
Может ли кино служить лекарством, то есть памятью? «Может и должно. Ты видишь – и не можешь отрицать того, что видишь». В большей степени, чем журналистика и литература? «Безусловно, в большей. Хотя «Благоволительницы» Джонатана Литтелла меня впечатлили. Не все понравилось, но первые триста страниц – события в Харькове, Бабий Яр – нечто невероятное. Внутренний монолог Пауля Блобеля, главного организатора той резни, оставляет неизгладимый след. Как Литтелл смог это написать? Ведь ничего не осталось, да и никого тоже! Когда я снимал «Шоа», пытался найти выживших – безуспешно. Была одна женщина, по имени Ривка, высокая, тощая, с пугающим лицом, на котором оставили свои следы пережитые страдания и ужас... Я умолял ее дать интервью для фильма, но она не дала своего согласия. Я не хотел снимать ее скрытой камерой. Теперь ее свидетельства потеряны для истории».
Что думает свидетель преступлений Третьего рейха о сравнении Гитлера со Сталиным – действительно ли оно кощунственно? «Две тоталитарные диктатуры, но разные. Сталинизм – не гитлеризм, хотя количество жертв сопоставимо: миллионы невинных... Тем не менее евреи, успевшие сбежать из Восточной Европы в СССР, спасли свои жизни, сталинский антисемитизм не был направлен на уничтожение народа. Сталин был жестоким циником и кровавым палачом, на его совести уничтожение польских офицеров в Катыни и многое другое. На каких весах взвешивать преступления, как их сравнивать? Я не возьмусь это делать». Ланцман спорит с теорией Ханны Арендт о банальности зла. «Какая идиотская идея! Не каждый может стать палачом. Я не смог бы выстрелить человеку в затылок. Как написал один умный критик, «банальность зла – не что иное, как банальность теорий мадам Арендт». И Литтелл, который считает каждого способным на преступление, тоже заблуждается».
Так что, неужели Клод Ланцман – оптимист, верящий в приверженность человечества добру? Режиссер несколько секунд думает, а потом дает свой ответ: «Нет».