Сама ситуация была откровением. Не каждый день удается прокатиться с казаками на чертовом колесе
Яблокиада, день шестнадцатый, - неформальная встреча с казачьим патрулем
В Адлере я быстро соскучился. Все улицы были на одно лицо. Туристы говорили на каком-то степном языке. Некоторое время я блуждал по центру города, исправно, как скаут, поворачивая направо, и все время выходил к одной и той же вывеске: «Парикмахерская для животных. Стайлинг, вычесывание колтунов». В конце концов я решил предпринять что-нибудь энергичное и пошел в парк аттракционов. Можно сказать, это был олимпийский парк в миниатюре, только вместо стадиона «Фишт» под ласковую музыку вращалось чертово колесо. У подножия дежурил наряд казаков. Двое статных мужчин смотрели в вышину, где проплывали, сверкая сталью и стеклом, серебристые кабины. И тут со мной что-то случилось.
- Господа казаки, - сказал я. - Пошли прокатимся.
Они посмотрели на меня так, что я подумал: сейчас со мной поступят, как с вокально-инструментальным ансамблем Pussy Riot.
Но они только сказали:
- Билеты дорогие.
- Я куплю билеты! - закричал я. - Идемте!
Под удивленным взглядом контролера мы прошли по железному помосту к кабине. Казаки вели себя совершенно естественно, как будто они тут катались каждый день. Тронулись вверх. Запел в динамике Юрий Антонов, намереваясь пройтись по Абрикосовой.
Каких мне надо было откровений от этих людей, я не знал. Сама ситуация была откровением. Не каждый день удается прокатиться с казаками на чертовом колесе. Было любо: мы просто беседовали, поднимаясь все выше, - о погоде, о стоимости жилья, о значении Олимпиады, о том, что поведение Pussy Riot для жителей Кубани неприемлемо. Я спросил, не боятся ли они высоты. Они одновременно усмехнулись и ответили, что как раз на высоте все безопасно.
Когда кабина поехала вниз, казаки опечалились. «Быстро», - с досадой сказал младший. «Может, еще кружок?» - предложил я. Но мужчины отказались: надо дежурить. Их же в усиление полиции поставили. «А что, много работы?» - поинтересовался я. «Да сейчас тихо все. Много было, когда перед Олимпиадой нелегалов выдворяли».
На земле мы пожали друг другу руки, и я уже собирался уходить, как вдруг появился еще один казак - рослый, пожилой человек с пышными усами. Он заговорил со мной о воспитании детей в патриархальном духе, но поскольку мыслями я был еще наверху, то, боюсь, наша беседа напоминала разговор человека с водопроводным краном. Помню, он убеждал меня держать дочь в строгости, а сына отдать на занятия борьбой или боксом, только не на футбол, не на хоккей или, упаси боже, на фигурное катание.
Юноша должен быть воином и, в случае чего, дать сдачи. А все эти футболисты-фигуристы - они уже к тридцати годам инвалиды. «Ты на Плющенко посмотри! - горячился он. - Тридцать восемь лет, все суставы больные. К нему на улице отморозки подойдут, а он и ответить не сможет!»
- Может, он убежит, - предположил я.
- Не знаю, далеко ли он убежит без коньков, - проворчал казак. - Ну, прощай. Береги душу.