Штучный товар
В эти выходные в лондонском Музее Виктории и Альберта состоится торжественное открытие выставки, посвященной эволюции декоративно-прикладного искусства. Буквально в это же время Художественный музей Лос-Анджелеса (США) проводит аналогичную выставку в Японии и на Тайване – более чем в пяти тысячах миль от берегов Туманного Альбиона.
Интерес к этому виду искусства настолько велик, что мебель и произведения декоративно-прикладного искусства, доступные через таких элитных производителей и поставщиков, как Mastercraft, или через массовую торговую сеть (Pottery Barn, например), стали предметом многомиллионного бизнеса. Коллекционеры готовы заплатить баснословные деньги за самые ценные подлинники – например, $2 млн за настольную лампу из бронзы и хрусталя от Фрэнка Ллойда Райта, известнейшего американского архитектора и дизайнера, чье творчество уходит корнями в викторианскую Англию, но при этом органично вписывается в национальный стиль Америки.
Даже в Британии, где патриотично настроенные собиратели более избалованы богатым выбором и где цены значительно ниже, уникальный чайник в форме ограненного алмаза, созданный Кристофером Дрессером около 1896 г., будет продан, по предварительным оценкам, более чем за 250 000 фунтов на аукционе Lyon and Turnbull в Эдинбурге 19 апреля.
Возможно, этот лакомый кусочек уплывет за океан, чтобы пополнить коллекцию любителя стиля модерн. Ничего удивительного в этом нет. Такова суть направления – скорее философская, нежели эстетическая. Оно не признает государственных границ, и в этом смысле его приверженцы – космополиты. Рональд Лаудер, унаследовавший известную косметическую компанию, и актер Брэд Питт, например, являются страстными поклонниками правильной геометрии венских мастеров начала XX в., а второе в мире собрание работ известного английского теоретика искусства, писателя и художника Джона Раскина принадлежит японской семье Микимото.
Назад к промыслам
Почему же это увлечение получило столь широкий резонанс в мире? По словам Пейтона Скипвита, лондонского дилера Общества изящных искусств, “философия, лежащая в основе декоративно-прикладного направления в дизайне, совсем молода. Идеи Раскина сегодня так же современны, как и в 1860-х гг.”.
С такой точкой зрения соглашается Макс Палевски, коллекционер и основатель одной из первых компьютерных компаний в США: “Возникший однажды интерес к эстетике декоративно-прикладного искусства вскоре перерос в восхищение его идеологией”.
Направление, получившее свое название от основанного в 1888 г. Общества выставки искусств и ремесел, было естественной реакцией на промышленную революцию и своего рода призывом к возврату к традиционным ремеслам в век наступавшего засилья бездушных машин, а также попыткой улучшить современный дизайн. Эти идеи, как считает Палевски, живы и по сей день: “Подобно тому как новое движение не могло смириться с тем, что человек перестал получать удовольствие от работы и вследствие этого постепенно утрачивал творческие способности, я сейчас не могу сравнить обезличенные компьютерные игры и чисто механическую передачу информации с настоящей любознательностью и живым общением”.
Другая причина столь длительной популярности декоративно-прикладного искусства кроется в его “умении приспосабливаться” к конкретной национальной культуре. Его основополагающие принципы были приняты по всей Европе и Америке. В Ирландии, Шотландии, Норвегии и Венгрии, например, это проявилось скрытым национализмом в виде возрождения народных промыслов. А в Германии и Австрии, наоборот, ничто не напоминало о неприятии нашествия машин и массового производства. В общем, была в новом направлении оглядка на прошлое, была и устремленность в будущее. А корни уходили одновременно к жизнелюбию Бахуса и практичному функционализму.
Дизайн для замка
Американского бизнесмена Джона Брайана к коллекционированию произведений декоративно-прикладного искусства подтолкнула сама жизнь. Купив ферму в Лейк-Блафф, к северу от Чикаго, он оказался владельцем целого ряда заброшенных надворных построек. Решив отреставрировать их, он обратился к архитектору с вопросом, какой дизайн будет наиболее созвучен таким помещениям. Ответ был: декоративно-прикладной стиль. В то время Брайан понятия не имел, что это такое, но решил не разбрасываться по мелочам. Связавшись с Бет Кейтерс, известным в Америке дилером, он за $15 000 сделал первое приобретение. Им стал библиотечный столик с покрытой кожей столешницей работы выдающегося американского мастера по изготовлению мебели Густава Стикли.
Это было 18 лет тому назад. Сегодня 30 комнат владений Брайана заполнены мебелью и другими произведениями искусства и ремесла, в основном работы Стикли и английского архитектора Чарлза Войсея, того самого, который считал, что “простота неотделима от совершенства – совершенства в мельчайших деталях”. Брайан обставил мебелью от Стикли и новое бунгало, построенное по проекту Харви Эллиса, который работал вместе со Стикли.
“Эстетическая привлекательность такой мебели огромна, – говорит Брайан, – в ней есть простота, сдержанность и прямота. Но я люблю ее не только за стиль, а еще и за то, что она частичка того движения, которое было неразрывно связано с общественной и политической жизнью того времени, когда искусство было призвано изменить общество”. И добавляет: “Я не припомню другого такого периода в истории, когда бы так много дизайнеров столь тесно сотрудничали. И это существенно повлияло на развитие архитектуры и дизайна”.
Банкир сэр Ангус Гроссарт говорит, что для него притягательность подобных работ заключается также в материалах и мастерстве автора. И хотя он заложил основы своей коллекции 30 лет назад, купив стулья Liberty и работы по металлу дизайнера Арчибальда Нокса, по-настоящему серьезно он занялся этим направлением, когда много позже решил отреставрировать шотландский замок XVI в. “Будучи банкиром-шотландцем, я счел это единственно достойной тратой денег”, – говорит он.
“Декоративно-прикладное искусство как нельзя лучше сочетается с архитектурой замка, – продолжает Гроссарт. – Все предметы добротны, в меру грубоваты и просты. На неровные каменные стены не повесишь картины. Поэтому мы использовали мозаику и рукоделие, в основном вышивки шерстью, которые прекрасно сохранились”. Полы застелили кельтскими коврами ручной работы.
“Всем, что у меня есть, я пользуюсь”, – рассказывает Гроссарт. Это относится и к его столу в офисе, приобретенному 25 лет тому назад, дизайн которого был разработан австрийским противником промышленной революции Отто Вагнером.
Авангардный венский дизайн 1900-х гг. – страсть венского дилера третьего поколения, а также коллекционера и ученого Пауля Эйсенбаума. Детство, проведенное в окружении художников и меценатов, привело его в зрелом возрасте к изучению нового функционального и конструктивного дизайна от 1900-х гг. до Арне Якобсена. По мнению Эйсенбаума, международные выставки 1980-х вызвали интерес к приобретению раритетов и, соответственно, рост цен на них, а также положили начало многим частным коллекциям в Америке, например коллекции Стивена Спилберга или не так давно проданной коллекции Барбары Стрейзанд. “В 1990-х гг. ситуация изменилась, – говорит он. – Теперь высоких цен достигают только истинные шедевры, которые были произведены в одном-двух экземплярах и которые стали вехами в истории дизайна. Да и сам рынок таких культовых вещей перекочевал с аукционов к высокопрофессиональным дилерам”.
Вкусы нового века
И все же в наши дни на рынке наблюдается явный недостаток штучной мебели и таких же ценных вещей. С другой стороны, и молодых людей, интересующихся XIX в., в Европе все меньше и меньше. Однако есть и такие, как Мартин Леви, лондонский дилер из Blairman & Sons, который считает, что мебель, изготовленная вручную настоящими мастерами своего дела, в наши дни не менее притягательна, чем во времена ее создания: “Такая мебель красива, лаконична и сделана из хорошего дерева. Она лишена помпезности, удобна и устойчива к детским шалостям, что позволяет использовать ее для оформления домашнего интерьера”. А в США сорокалетние коллекционеры и вовсе не такая редкость, как в Европе. Один из них – 44-летний Джон Брайан-младший, собравший коллекцию британского дизайна от Аугустуса Пугина до Гордона Расселла и, в отличие от своего отца, живущий среди этих музейных редкостей. (FT, 12.03.2005, Людмила Сяткина)