«Я не верю в окончательные оценки»

Соломон Волков написал собственную версию развития русской культуры. По Волкову, самой влиятельной в культурном процессе фигурой был Сталин
ЭКСМО

Книга Волкова «История русской культуры XX века. От Льва Толстого до Александра Солженицына» вышла на английском и русском языке (М.: Эксмо, 2008) почти одновременно. И немедленно стала одной из самых продаваемых и обсуждаемых в России работ.

В исследовании Волкова объединены художники, писатели, музыканты, цари и вожди – от Шукшина до Дарьи Донцовой, от Николая II до Сталина. Ключевой сюжет книги – художник и власть – развернут на фоне другой сквозной темы: создание репутаций и персональных мифов.

– Почему вы решили взяться за историю русской культуры?

– Эта книга, как и многие другие мои книги, – дело всей моей жизни. Я всегда писал лишь на темы, связанные с русской культурой. Завидую авторам, особенно на Западе это распространено, которым издательство сегодня заказывает биографию Черчилля, завтра – кого-нибудь из Людовиков, а послезавтра – Марка Твена. И они исправно начинают работать в архивах, изучают материал, пишут. Я так не умею. Я пишу только о том, что меня с детства сильно интересовало. Каждый свой том я вынашиваю в течение всей своей жизни.

– Ваш фирменный стиль – писать отстраненно, храня дистанцию между собой и героями. Что дает такой подход?

– Невозможно прожить 32 года в определенной среде и не подвергнуться ее воздействию. Западная традиция приучает тебя к большей терпимости и вниманию к высказыванию оппонента. Если ты даешь голос одной стороне, дай и другой. И на протяжении всей книги я никому не отказывал в праве высказаться, даже «черносотенцам». В России представления о необходимости такого баланса сил не было и нет. Я встречаюсь в Нью-Йорке с самыми разными представителями российской культурной элиты и убеждаюсь, насколько люди зациклены, насколько им важна эта партийная принадлежность. Например, я сильно раздражал либеральную общественность, когда похвально говорил о Шолохове. Он же «бяка» для традиционных либералов. И действительно, он очень одиозная и неоднозначная фигура. Но когда я напоминаю им, какие смелые шаги Шолохов предпринимал во времена Сталина, то эти люди даже слышать об этом не хотят.

– Судя по «Истории», вас интересует не столько творчество ваших героев, сколько мифология, окружавшая каждого из них. Это так?

– Меня с юности интересовала тема взаимодействия художника и власти. И создание персональных мифов. Несколько человек, включая в первую очередь Иосифа Бродского, создавали такой миф на моих глазах. Наблюдать за этим было страшно увлекательно. Жизненный сценарий, который творец воплощает, – это ведь часть его творчества. Миф о Маяковском – это неотъемлемая составляющая его творчества. Тот миф, который художник сам себе создает, иногда определяет и его конец. Самоубийство Маяковского – необходимая составная часть его мифа. Такой же компонентой персонального мифа было и самоубийство Есенина. И не всегда даже ясно, что шло впереди: жизненный сценарий или творчество.

– А кто из русских авторов избежал построения мифа о себе?

– Может быть, Чехов. Хотя недавно я прочел любопытную книжку Михаила Золотоносова, который доказывает, что и Чехов успел создать свой миф. Возможно. Но в таком случае чеховский миф настолько тонко сотворен, что мы его не воспринимали как миф. Считали, что вот есть такой скромный, приветливый, доброжелательный человек. Хотя Чехов был достаточно сложной личностью, ускользающей. Вообще, почему так интересно заниматься историей культуры? Потому что это постоянно продолжающийся процесс. Я не верю ни в какие окончательные оценки.

– Из вашей книги следует, что Сталин был одним из самых активных участников российского культурного процесса. Почему?

– Свою позицию я подробно аргументировал в книге «Шостакович и Сталин». Там я написал, что Сталин, провозглашавший своими политическими предками Ивана Грозного и Петра I, на самом деле равнялся на Николая I. Сталин читал по 400 страниц в день разной литературы, включая литературные журналы и новинки. Его вовлеченность в вопросы культуры для нового времени была абсолютно беспрецедентной. Ни один советский лидер после него так вовлечен в вопросы культуры не был. Понятное дело, я далек от того, чтобы защищать тирана. Просто о том, как Сталин покрыл всю страну сетью лагерей и сколько людей уничтожил, написано множество книг. Но я писал «Историю культуры» и напомнил о том, какую огромную роль сыграл Сталин лично во многих поворотах этой культуры. Многие помнят тот невероятный официальный культ Маяковского, который царил в сталинское и послесталинское время. В школе и при поступлении в вуз писали сочинения на тему «За что я люблю Маяковского». А помнили бы сейчас Маяковского больше, чем Велимира Хлебникова, если бы не Сталин? Сомневаюсь.