Марк Гарбер: «Я все время ставлю диагнозы», - Марк Гарбер, старший партнер Fleming Family and Partners

Марк Гарбер – легендарная и разносторонне развитая личность. Врач-психиатр по образованию, в 1980-е гг. он создавал первые кооперативы, в 1990-е был пионером зарождающегося инвестбанкинга, а в 2000-е стал партнером одной из старейших управляющих компаний мира, принадлежащей семье Флеминг. Помимо управления миллионными проектами он ведет активную светскую жизнь, пишет книги и собирает коллекцию шотландской живописи XIX в. Большая часть коллекции размещена в офисе Fleming Family and Partners, отделанном в английском стиле, где на входе меня встречают манекен шотландского волынщика, а потом и сам Гарбер.

– Как получилось, что вы стали финансистом, ведь ваша специальность связана с психиатрией?

– Да, 10 лет работал психиатром и психоэндокринологом. В 1987 г. мы с партнерами создали кооператив «Синтез», и с этого момента для меня началась новая жизнь (см. врез). Тогда мы только начинали понимать, что значит жить в рыночных условиях. Мы не были готовы к ним, но все, что происходило, было очень ново и интересно. Мы занимались музыкой, нефтью, кино, компьютерами и многим другим. А в 1994 г., после создания United Сitу Вank (UCB), моя жизнь развернулась в сторону финансовой деятельности.

– Психиатрия помогает в работе? Ставите диагнозы клиентам?

– Я все время ставлю диагнозы (смеется). А если серьезно, большинство людей, с которыми я общаюсь, психически здоровые люди. Опыт работы психотерапевта с обманутыми вкладчиками мне не пригодился, обманутых вкладчиков у нас, слава богу, нет. Сейчас надо скорее просчитывать шизофрению рынка.

– Как давно Fleming Family and Partners работает в России?

– В 1992 г. инвестиционный банк Robert Fleming & Co открыл офис в Санкт-Петербурге, и это стало первой попыткой вхождения на рынок. В 1998 г. компания купила инвестиционный банк UCВ, который мы с Хансом-Йоргом Рудлоффом (председатель совета директоров Barclays Capital. – «Ведомости») создали в 1994 г. Ханс-Йорг тогда только что покинул Credit Suisse, и мы с ним на волне зарождающегося интереса к России решили организовать один из первых инвестбанков. После его продажи я остался в созданной компании Fleming UCB в качестве руководителя. Это произошло перед кризисом в 1998 г., и сделку можно оценить как успешную. В 2000 г. продав банк Robert Fleming & Co J.P.Morgan Chase, семья Флеминг создала новую компанию – Fleming Family and Partners (FFAP), которая управляет активами своей семьи и клиентов со стороны. «Дочка» именно этой компании сейчас оперирует в России.

– Тогда, в 1998 г., вы предчувствовали кризис?

– Нет, это стечение обстоятельств, удача. Но можно назвать это и неудачей, поскольку, если бы мы не продали тогда UCВ, который входил в тройку ведущих инвестбанков, его капитализация теоретически могла бы вырасти пару лет назад до $1 млрд, как у остальных наших тогдашних конкурентов. Но по тем временам мы продали инвестбанк достаточно успешно.

– За сколько?

– Не могу говорить, это частная сделка. Но мы долго торговались с Robert Fleming & Co по условиям сделки.

– Вы сразу стали старшим партнером. И что это значит?

– Так как я был одним из тех, кто создавал новую компанию FFAP в ее нынешнем виде, я стал ее партнером. Тогда партнеров было четверо, но теперь, по прошествии девяти лет, многое изменилось. Например, изменился совет директоров, куда я тоже вхожу (всего в нем 11 человек. – «Ведомости»).

– Какова ваша доля как партнера? Есть ли у вас опцион на ее увеличение?

– Доля есть, назвать ее размер не могу. Как и всего топ-менеджмента, есть и опцион. Он может быть реализован только после ухода из компании. Но уходить я пока не собираюсь.

– Что представляет собой российский офис FFAP?

– В Москве – второй крупнейший офис компании, где работает 60 человек (также у компании есть офисы в Лондоне, Цюрихе, Лихтенштейне, Сингапуре и Гонконге). У нас есть фонды недвижимости, один из них занимается эксплуатацией готовых офисных зданий (например, на Гоголевском бульваре, Лесной улице) и складских помещений. Второй – девелоперский фонд. Их общий объем – примерно $1 млрд.

– Какие проекты в девелоперском фонде?

– Пока могу назвать только один – офисный центр в Петроградском районе Санкт-Петербурга площадью около 150 000 кв. м.

– Какие еще направления?

– Также у нас есть департамент прямых инвестиций и консалтинга. Мы выбираем наиболее привлекательные проекты и находим инвесторов для их реализации. В эти проекты мы вкладываем и свои деньги, и деньги инвесторов. Из наиболее известных – проекты, реализованные нами для компаний Highland gold, «Суала», «Айс фили». С прошлого года FFAP начала заниматься управлением активами, создав компанию Fleming Family and Partners Asset Management (FFAM).

– Почему вы решили выйти на этот рынок?

– Мы считаем, что сейчас правильное время: изменились оценочные категории, но активы остались. Этот момент для нас выгоден, так как мы хорошо понимаем бизнес аsset мanagement с глобальной точки зрения. В отличие от большинства коллег-управляющих компания FFAM не потеряла на этом кризисе, потому что еще весной мы вышли в денежные инструменты. Уже в начале прошлого года у нас было все готово для выхода на российский рынок. Но мы видели, что он сильно перегрет и ждали коррекции. И теперь, когда это случилось, у нас есть все шансы эффективно выйти на рынок – у нас хорошая команда во главе с Андреем Успенским (экс-руководитель «Пиоглобал эссет менеджмента». – «Ведомости»), есть все технологические возможности – в декабре мы купили управляющую компанию «Дойче банка» – «ДВС инвестмент». И считаем, что сейчас самое время, чтобы собирать свободные средства и портфели, оставшиеся в проблемных управляющих компаниях, и работать с ними. Мы активно ребалансируем портфели, оптимизируя их структуру. Для нас важно не пропустить момент разворота рынка.

– Это будет розничная компания?

– Это будут и ПИФы, и доверительное управление. Надеемся, что нашими клиентами станут пенсионные фонды, страховые компании и физические лица. Но мы не будем работать с мелкой розницей. Мы хотим создать устойчивый, надежный финансовый механизм. Помимо уже существующих традиционных услуг мы начинаем предлагать новые инструменты, хорошо работающие на нестабильных рынках, к которым я бы сегодня причислил все финансовые рынки без исключения. Например, одна из новых услуг, которую мы предлагаем своим клиентам, – размещение средств на денежном рынке. Сегодня довольно сложно и физическим, и юридическим лицам отследить состояние собственных средств, размещенных на рынке. При размещении активов на денежном рынке за счет диверсификации вложений мы снижаем риски для наших клиентов, позволяя им получать оптимальное сочетание риска и доходности, плюс к этому мы имеем возможность вкладывать средства в различные банковские продукты, привязанные к валютам разных стран и драгметаллам. Это позволяет получить дополнительный доход без существенного увеличения риска. Кроме того, нашим управляющим доступны финансовые инструменты всего мира. Кризис обнажил существенную проблему – основная часть людей, которые заработали в прежние годы большие деньги, сейчас их теряют. И теперь, возвращаясь назад и вспоминая о сделанных ошибках, они понимают, что какую-то часть денег нужно всегда оставлять нетронутой, чтобы она была в стабильном надежном состоянии как база, своеобразный личный «стабфонд». Мы можем создать портфель любой степени агрессивности, но необходимо помнить о том, что в таких портфелях и риски выше. Семья Флеминг – отличный пример, показывающий, как на протяжении 140 лет деньги не теряются, несмотря на все войны и депрессии, а преумножаются.

– Деньги лежали на банковских депозитах?

– Депозиты в банках, золото, недвижимость – это комбинаторика, позволяющая максимально обезопасить деньги под управлением. Это и есть наука об управлении активами. Весной прошлого года мы начали выходить из инструментов фондового рынка в денежные инструменты.

– Куда сейчас нужно вкладывать средства?

– Это вопрос конкретного сегодняшнего момента, пройдет неделя, и, может быть, ситуация изменится. Сейчас я скажу, что нужно вкладывать в номинированные в валюте облигации. Через неделю, может быть, что нужно срочно бежать и вкладывать в акции. У нас в портфеле сейчас больше облигаций.

– А куда вы вкладываете свои личные деньги?

– Ими управляет наш asset management. Я понимаю, что есть специалисты, которые делают это профессионально и в регулярном режиме, и доверяю им. Сейчас деньги вложены в бонды, денежные инструменты. Но я не проверяю в ежедневном режиме, что происходит с моим портфелем.

– Расскажите про текущие проекты в области прямых инвестиций.

– Мы ведем золоторудные проекты и проекты в черной металлургии. Работаем как консультанты – привлекаем финансирование или вкладываем свои деньги и переводим бизнес на новую ступень развития. Инвестируем в большой угольный проект на Украине, который мы вместе с JPMorgan ведем уже несколько лет. Также есть железорудный проект в Челябинской области, золоторудный проект в Хабаровске. Например, на проект по строительству крупнейшей в Европе шахты по добыче коксующегося угля – украинский проект – мы привлекли очень профессиональную команду управляющих, которую возглавил бывший руководитель угольного департамента BHP Billiton, и команду опытных финансистов.

– А названия проектов скажете? Какие доли в них принадлежат вам, а какие – инвесторам?

– Не могу говорить по условиям сделок.

– Много сейчас интересных проектов?

– Сейчас ситуация такова, что все столкнулись с дефицитом свободных оборотных средств. На рынке много интересных компаний, оказавшихся в тяжелом положении, которые еще в прошлом году были закрыты для внешних инвесторов. Эти активы, безусловно, представляют интерес, но есть риск, что в случае дальнейшего падения рынка можно оказаться с чемоданом без ручки, который и нести тяжело, и выбросить жалко. Практически все профессионалы, занимающиеся прямыми инвестициями, сейчас оказались на распутье: подешевело большое количество достойных активов, но и деньги мало у кого есть.

– А у вас есть?

– У нас есть, но мы очень консервативны в своих оценках.

– Будете инвестировать деньги в ближайшем будущем?

– В условиях кризиса на первое место выходит задача сохранения активов, и пока ей соответствуют инструменты денежного рынка.

– Вы самостоятельно отбираете проекты или совместно с лондонским офисом?

– Мы проводим первоначальную экспертизу проекта и при необходимости привлекаем лондонских коллег. Кроме того, у нас есть постоянный пул инвесторов, которым мы можем предложить привлекательный проект. Это и различные западные фонды, и российские компании – мы работаем и с «Ренессанс капиталом», и с «Тройкой диалог».

– На какую норму прибыли вы рассчитываете, входя в проект?

– Раньше это было не меньше 25%, но сейчас все оценки весьма относительны.

– У вас много проектов в металлургической отрасли, которая чувствует себя не лучшим образом. Что вы будете с этим делать?

– Как и все остальные, работающие с компаниями этой отрасли, мы находимся в минусовой зоне по всем проектам, относящимся к этому сектору. Но я уверен, что очень скоро именно здесь ситуация будет меняться. Россия должна будет сделать ставку на развитие строительных проектов на внутреннем рынке, Китай, как и США, будет запускать инфраструктурные проекты, что неизбежно повлечет за собой увеличение потребления продукции металлургической промышленности. Маховик снова начнет крутиться. Золото – отдельная история, помимо того что это защитный инструмент от инфляции во всем мире, такие густонаселенные страны, как Индия и Китай, – мощные его потребители даже на бытовом уровне. В последнее время на фоне роста цены на золото среди банков отмечается повышенный интерес к золоту в слитках.

– А сколько вы потеряли на этих проектах?

– На сегодняшний день наши потери идут в соответствии с рынком, но я бы сказал, что это условные величины, так как все прибыли и убытки мы подсчитываем только после выхода из проекта. Упала оценка, но вместе с тем снизились затраты на услуги и материалы, а это удешевляет строительство. Так что в итоге эти инвестиции могут оказаться даже более выгодными, чем оценивались изначально. Но это мы поймем только в будущем.

– Когда закончится кризис, по-вашему?

– Никто этого не знает. Как в анекдоте, есть два варианта: реалистический и фантастический. Реалистический: прилетят инопланетяне и все нам тут сейчас организуют. Помимо объективных, экономически обусловленных причин возникновения кризиса существуют еще и субъективные факторы – это факторы человеческого сознания. Один из этих факторов – потеря доверия. Именно он и боязнь сделать неправильный шаг мешают ведению любой финансово-коммерческой деятельности. В настоящий момент система ценообразования потеряла ориентиры, мы не понимаем, что сколько стоит. Продавцы декларируют свои цены, покупатели – свои, и они не могут прийти к общему мнению. Активы дешевеют, деньги обесцениваются, все продолжает двигаться вниз. И до тех пор пока покупатели буду считать, что еще через какое-то время будет дешевле, ничего принципиально не изменится. Поворотный момент наступит, когда покупатели начнут покупать, а продавцы продавать. Когда это случится? Наверное, тогда, когда факт переоцененности денег станет очевиден для большинства. Многие специалисты говорят о том, что сегодняшний кризис будет носить V-образный характер, что означает быстрое падение и быстрый взлет. Падение мы наблюдаем с сентября. И никто не может точно сказать, когда начнется подъем. Такого кризиса, как этот, не видел никто из ныне живущих.

– А кризис 98-го г.?

– Это был локальный кризис, который удалось быстро преодолеть. Это была маленькая воронка, а сейчас в подобную воронку втягивается весь мир. Все мы жертвы глобализма, зависящие от крупнейшей американской экономики, которая и стояла у истоков этого кризиса. Если говорить о России и ее месте на сегодняшней экономической карте, в основном мы поставщики сырья для стран, производящих товары для их дальнейшей перепродажи на внешние рынки. Поэтому при отсутствии спроса на их товары мы страдаем вдвойне. Конечно, нельзя сказать, что этого нельзя было предвидеть. Тревожные звоночки звучали уже давно. Но все мы до поры до времени оптимисты.

– Ослабляющийся к бивалютной корзине рубль – это хорошо или плохо?

– Это естественное ослабление. А что естественно, то не безобразно. Правительство неоднократно подвергалось критике из-за плавной девальвации, но, если бы рубль обвалился моментально, многие бы потеряли свои сбережения. Поэтому был реализован именно этот сценарий, давший возможность всем желающим перевести накопления в валюту. Опустившийся рубль в 1998 г. способствовал повышению конкурентоспособности российских товаров – экспортерам стало выгоднее экспортировать, импортерам – невыгодно импортировать, а значит, появился серьезный стимул к импортозамещению. В идеале, конечно, необходимо, чтобы мы жили в рублевом сознании. Если спросить среднего англичанина, какой сегодня курс фунта к доллару, он не поймет, о чем идет речь. Американец живет только в долларах, европеец – только в евро. Там это удел узкого числа финансистов и выезжающих за границу. Наша экономика должна быть внутренне самодостаточной, и тогда рубль станет самостоятельной валютой.

– А как менять сознание?

– Только действием. У нас сейчас подавляющее преимущество – собственное сырье, которое можно приобретать на рубли, и оно дешевле, чем на мировых рынках. У нас есть и своя энергия, стройматериалы, металлы, нефтехимия. Мы можем создавать товары на базе собственного сырья, при этом они становятся значительно дешевле импорта, что делает их конкурентоспособными. В советское время «Лады» всей Европе продавали. И их покупали, потому что это была самая дешевая машина. Создание собственных производств и импортозамещение – это очень важный экономический аспект. В 1998 г. собственное производство резко выросло, потребление тоже стало расти. Деньги стали вкладывать в инфраструктуру, люди начали получать зарплату и на эту зарплату покупать товары отечественного же производства. Как только этот механизм начнет работать, вырастет и потребление. Удовлетворение спроса за счет собственного производства поможет производителям встать на ноги. Сейчас важно дать людям работу, они должны иметь средства к существованию. Еще одна очень интересная и по-настоящему перспективная тема – развитие высоких технологий. У нас все еще сохранилась хорошая научная база. Совершенно необходимо инвестировать в фундаментальную и прикладную науку, так как именно развитие технологической базы даст возможность сделать рывок в области создания высокотехнологичных секторов экономики и значительно повысить производительность труда и эффективность производства в любой области.

– Вы сыграли на движении рубля?

– Нет, я не продавал рубль, спекулятивно не играл.

– Чем, по-вашему, нужно заниматься во время кризиса?

– Во время кризиса открывается множество возможностей. Если рубль достаточно ослаблен, должна заработать банковская система. Пусть будет небольшая управляемая инфляция, подстегивающая потребительский спрос. Это хорошее время для строительства домов, особенно для реализации программы «Доступное жилье»: земля доступна, стройматериалы можно производить самим. Из той же серии – строительство дорог, создание инфраструктуры. Перед нами стоят колоссальные задачи по строительству. Правительство вполне может включить печатный станок, увеличить рублевую массу. Как я уже упоминал, в условиях падения рубля необходимо делать ставку на импортозамещение и собственное производство.

– А недвижимость уже перестала дешеветь?

– Мы не знаем, тот ли это самый случай, когда спрос и предложение пока не встретились. Все стоят – и покупатели, у которых остались деньги, и продавцы. Сейчас, по идее, банкам как раз неплохо давать ипотеку – это прекрасный стимул для реализации жилья.

– Они и дают, но под дикие проценты...

– Совершенно верно. Я и говорю, что необходимо все выстраивать по цепочке. Если это государственная программа, то государство должно поддерживать ипотеку. Это будет давать больше оборотов строительству, стимулировать потребительский спрос. Поддержка может быть разной – и в виде доступных денег, и в виде льгот, например льготной ипотеки, госзаказов на строительство.

– Ваша активная светская жизнь – это образ жизни или часть работы?

– Я вообще общительный человек, у меня много знакомых. Мне нравится ощущение жизни. К тому же если мои друзья устраивают что-то, то не пойти туда – значит их обидеть. И потом, это увлекательно. Встречаешь интересных людей, идет обмен идеями, информацией.

– Какие идеи сейчас у вас?

– Идей много. Из самых свежих и, на мой взгляд, актуальных – оценка и реструктуризация проблемных активов, находящихся в залоге, в том числе недвижимость. Вообще, кризисное управление активами – интересная тема. Например, в 1998 г. мы полностью реструктурировали задолженность «Онэксима» перед иностранными инвесторами. Сейчас эта тема возвращается. Физические и юридические лица начинают получать долги активами, и с этими активами надо что-то делать. Мы со своей стороны помогаем нашим клиентам разбираться с ними таким образом, чтобы они или начинали приносить прибыль новым владельцам, или могли быть реализованы с максимальной выгодой.

Почему Гарбер ушел из медицины

«Меня всегда интересовало что-то новое, но в СССР возможности пробовать себя в различных областях практически сводились к нулю. Ты мог всю жизнь проработать по полученной специальности и так и не получить шанса изменить свою жизнь. Я работал врачом, старшим научным сотрудником НИИ психиатрии на базе больницы им. Ганнушкина, также я занимался исследованиями нейропептидных гормонов, экстрасенсами, в частности Джуной, шаманами, изучением лам в монастырях. В тот период на волне интереса к альтернативным методам диагностики и лечения мы создали Московский городской центр психоэндокринологии на Арбате, который действует до сих пор. Там же, в Центре психоэндокринологии, была одна из первых совместных программ с американцами по резервам человеческой психики. Там я познакомился со многими американскими учеными, которые очень любили в то время приезжать в СССР и видеть, что тут живут не медведи. В то же время при газете «Комсомольская правда» был создан фонд социальных изобретений СССР, который возглавил мой близкий товарищ Геннадий Алференко. Я входил в правление фонда, у нас было много интересных программ и возможностей – например, у нас было право обращаться за выездными визами. А еще у нас было право создания юридических лиц, которых мы зарегистрировали какое-то невероятное количество. Например, с использованием этого механизма был создан «Интерфакс», Центр Стаса Намина и многие другие. Все это время я умудрялся совмещать медицинскую активность с остальной жизнью. Но потом надо было сделать выбор, и я ушел из института психиатрии».