Отвоеванное время

В «Трилогии» действуют матрос, бредящий морем и списанный на берег, аутист, живущий в монастыре (т. е. в двойном плену), старуха на грани смерти. Если добавить к ним испачканного экскрементами старика из спектакля Кастеллуччи, можно и призадуматься, почему в самой красивой стране мира, обладательнице более чем половины культурного наследия человечества, в чести у театра оказались столь депрессивные сюжеты. Но при первом же знакомстве со спектаклем Эммы Данте понимаешь, что депрессия – это последнее, в чем ее можно заподозрить.

Творческий путь Эммы Данте, уроженки Сицилии, начался с артистической карьеры в Риме. Но себя она нашла, по ее собственному признанию, вернувшись на малую родину из-за болезни матери. Все минусы «предлагаемых обстоятельств» – сицилийский диалект и слабый театральный контекст – она заставила служить себе, собрав свой театр Sud Costa Occidentale из безработных и решив во что бы то ни стало играть на языке, непонятном даже в собственной столице. На сегодняшний день вершина ее карьеры – «Кармен» в Ла Скала с Даниэлем Баренбоймом за дирижерским пультом и проклятьем Франко Дзеффирелли вперемешку с восторженными криками публики. Собственно, «Кармен» и должна была представлять Италию во время ее года в России, но гастроли оказались слишком дорогими. Остановились на Эмме Данте «экономкласса»: в ее «Трилогии очков» занято шесть актеров, небольшая конструкция из канатов и якорей, несколько мячиков, обручей, кеглей, две заводные куклы и два чемодана. Вполне достаточно, чтобы рассказать о силе иллюзии, способной отвоевать у времени несколько мгновений прозрения и счастья, которого – кем-то подсчитано – на всю человеческую жизнь приходится не больше двадцати пяти минут.

Первая часть – «Святая вода» – самая разговорная и наименее оригинальная. Кармине Марингола (актер, сценограф и муж Эммы Данте) играет маленького человека, с которым расправился сильный мира сего: два человека – два головных убора (капитанская фуражка, матросская панама), одни очки (фильтр реальности для маленького человека, капитану они не нужны). Списанный на берег за то, что слишком бредил морем, матрос теперь сочиняет себе море на берегу: путы из канатов и якорей компенсируют ему морскую качку, а вода из бутылки – морские брызги, поцелуи моря.

Но уже во второй части – «Замок Циза» – температура спектакля резко повышается до клоунады с явно богоборческими мотивами (вполне верится, что католическое духовенство отлучило режиссера от церкви). Две монашки, на попечении которых оказался аутист, отчаянно пытаются исправить господню промашку и вернуть парня миру. Истово прикладываясь к развешенным на резиночках крестам-распятиям (отчего те чертиками пляшут в воздухе), они так же истово борются за сознание аутиста: лупят по нему мячами, жонглируют прямо перед носом яркими кеглями, подтирают, кормят, поднимают падающее тело. Без всякой надежды на успех, который неожиданно посылается им. За несколько минут «полноценности» парень успевает столько всего вспомнить и проделать, прежде чем окончательно вернется в свое растительное состояние, и все трое так счастливы, что эта насмешка провидения выглядит как маленькая победа над судьбой.

На полном ходу «Трилогия» влетает в последнюю часть – «Танцоры». Театралы со стажем вспомнят похожий спектакль Михаила Туманишвили, где тоже время повернули вспять: от старческой немощи к младенческой безмятежности. Видимо, в природе существует и круговорот театральных идей, но их воплощение всегда остается новостью. Память столетней старухи воскрешает ее мужа, их медленный танец больше похож на попытку устоять на ногах, поддерживая друг друга. Но музыка памяти берет свое: с лиц сползают маски старости, темп движется от lento к presto, летят в стороны жилетки, юбка, брюки – точно вечно молодые души худющего парня и зажигательной толстушки освобождаются от коросты своих старческих тел. Надо ли говорить, что это всего лишь короткая вспышка сознания перед смертью. Надо ли говорить, что она оправдывает всю прожитую жизнь.