Привыкли к катастрофам

Распространенный тезис о том что август в России – месяц катастроф, видимо, придется пересматривать. «Хромая лошадь», «Невский экспресс», взрывы в московском метро, авария на шахте «Распадская» – только за последний год несколько крупных трагедий случилось в другое время. Тем не менее сейчас, в августе – начале сентября, мы отмечаем почти подряд несколько трагических годовщин: вторжение чеченских боевиков в Дагестан в 1999 г., повлекшее за собой вторую чеченскую войну; 10 лет взрыву в переходе Пушкинской площади в Москве; 10 лет гибели подлодки «Курск»; первая годовщина аварии на Саяно-Шушенской ГЭС; четвертая годовщина катастрофы Ту-154 под Донецком, шестая годовщина катастроф в результате терактов самолетов Ту-154 и Ту-134, вылетевших из «Домодедово». 1 сентября будет шесть лет захвату школы в Беслане.

Памятные даты часто становятся предметом социологических опросов. Что мы видим? По данным опроса «Левада-центра» по поводу второй чеченской войны, через 11 лет после ее начала 63% продолжают считать обстановку на Северном Кавказе напряженной, 11% – критической, 53% считают, что в течение года ситуация не изменится, а 15% – ухудшится. Опрос про гибель «Курска» показал: 62% считают, что власти скрывают правду о причинах трагедии «Курска», 12% – что говорят правду, 47% уверены, что власти не сделали всего возможного для спасения моряков (35% – что сделали), 50% говорят, что за 10 лет с точки зрения безопасности в службе на флоте ничего не изменилось, 15% – что она стала более опасной, 18% – более безопасной. Прошлогодний опрос по поводу годовщины Беслана: опять же половина опрошенных считает, что власти говорят только часть правды о трагедии, 25% уверены, что власти скрывают правду, 5% – что сознательно вводят в заблуждение. Только 10% полностью доверяют официальной информации о трагедии в Беслане.

Если проследить эти показатели в динамике, окажется, что они, в общем, стабильны – и сразу после серьезной трагедии, и через годы граждане склонны считать власть виновной, не доверять ее словам и ее способности что-то изменить, чтобы такие трагедии не повторялись. Однако политических претензий к власти это не вызывает.

Ответственна ли власть за катастрофы? Да. Ведь это вопрос безопасности населения, общее благо, которое обеспечивается государством.

В какой форме эта ответственность реализуется в сегодняшней России? Главным образом в денежной – в виде компенсаций пострадавшим и родственникам погибших. Общение с потерпевшими, выделение им помощи – на это власть идет достаточно охотно, понимая, что после первых неприятных разговоров проблема будет локализована и потеряет остроту для остального населения.

Расследование причин, определение и наказание виновных – эта функция выполняется уже гораздо менее четко. Привычным ходом здесь стало затягивание следствия (как в случае с «Норд-Остом», например, или Саяно-Шушенской ГЭС – следствие по ней продлено в очередной раз до декабря). В случае терактов есть другой вариант: объявить организаторами и исполнителями боевиков, только что «ликвидированных» в ходе спецоперации на Кавказе. Недопущение повтора трагедии в будущем – на эту тему мы слышим только слова. Трагедии повторяются с завидным постоянством, будь то теракты, стихийные бедствия или техногенные аварии.

Общество не формирует политического запроса к власти по поводу конкретной катастрофы. Не происходит и накапливания негативного эффекта от продолжающихся трагедий. Скорее появляется привычка. Катастрофы становятся органичной составляющей жизни.

Наверное, можно считать катастрофы неким раздражителем для общественного организма, здоровая реакция на который должна состоять в системном политическом влиянии на ситуацию. Наша привычная и нездоровая реакция состоит в адаптации: как-нибудь переживем. Можно считать это конкурентным преимуществом – глядишь, мы так и апокалипсис переживем. Только вспомнить будет нечего – не жили, а выживали.