Екатерина Деготь: Рай без угрызений

Итальянский городок, для которого пляж – единственный смысл существования, несколько месяцев в году работает раем. Работа не на виду. Трудящиеся улыбаются так же беззаботно, как и отдыхающие. Рай снисходит на всех, он щедр, неразборчив, незаслужен и иллюзорен. Больницы, похоронные бюро, пожарные части и даже школы спрятаны подальше от променада, на котором мир представляется сделанным из мороженого и кампари.

На пляже либо подростки, либо пожилые пары, часто с внуками: Европа сейчас выживает за счет пенсий старших членов семьи. Если видишь средних лет пару с двумя детьми, это почти наверняка русские: у других на такую поездку нет денег. В магазинах для русских специальные скидки. Мы выручаем Европу в минуту кризиса, нами еще не осознанного. Европа нами тоже еще не осознана, да, похоже, и не будет: к чему разбираться, за счет каких процессов работает телевизор, если он уже куплен и пара кнопок освоены. Европа – это телевизор, не будешь же испытывать по отношению к нему чувство солидарности.

Даже в кризис чувство отпускного счастья заливает тут все вокруг. Но что это за счастье, какое оно и откуда? Это счастье тира и пинг-понга, санаторных шахмат и велосипеда. Старомодное и почти бесплатное счастье демократии пятидесятых, счастье равенства. Толстые немолодые женщины, увядшие старушки, усохшие старички и инвалиды на колясках не стесняются быть на этом пляже. Современное счастье владеть дорогой машиной, дорогим телом, дорогим костюмом и дорогой женщиной – где-то в других местах, не здесь. Здесь километры пляжа покрыты тысячами одинаковых шезлонгов, аккуратными рядами стоят идентичные кабинки для переодевания. Даже те, кто долго изживал в себе идеалы советского социализма, при виде этой подчеркнутой одинаковости испытывают детское чувство покоя, обеспеченное символами равенства, как спасателями на пляже, что расположены так же успокоительно равномерно.

Здесь твоя гордость в том, что твой отдых (как кажется) не ущемил ничьих интересов, что он такой же счастливый, как у твоего соседа, хоть плавки у вас и разные. Это счастье без угрызений совести, без чувства превосходства над другим, без конкуренции и зависти. Старомодное счастье государства всеобщего благосостояния, которое имело много общего с государством по другую сторону железного занавеса, хоть мы обычно этого не понимаем.

Свое место в этом мире есть и у культуры. Каждая улица в этом городке названа в честь одного из фильмов Феллини, на каждом углу висят плакаты его фильмов, от простых до, в нашем понимании, «сложных». В таком контексте, между тиром и пинг-понгом, вся сложность этих фильмов улетучивается, они – какими мы их помним, а ведь помним мы их почти наизусть – кажутся кристально ясными, доступными, по-настоящему народными. Во всяком случае, народное их восприятие не является неверным. Когда-то это так было.

На самом деле, конечно, все эти шезлонги и пинг-понги оплачены кредитными картами еще по интернету, заранее, как бы не приходя в сознание. Детские площадки – одно из немногих по-настоящему бесплатных мест, последний бастион исчезнувшего благосостояния для всех. Они даже лишены рекламы, что, наверно, было непросто сделать.

Рекламы тут, по сравнению с Россией, вообще мало, разве что по пляжному радио похваливают парочку ближайших кафе. Оказывается, без рекламы дышать свободнее. И видно, каким тяжелым грузом – когда эта реклама заполняет все – лежит на повседневности наших жизней перманентный обман колоссального масштаба, нажива гигантских корпораций, ложная игра нечеловечески огромных финансовых систем.

По вечерам на главную улицу выходит наперсточник. «Ох, как же давно я такого не видела!» – восклицаю я. «С начала девяностых в Москве», – отвечает он мне. Его сравнительно честный обман добровольно обманывающихся кажется еще одним обломком старого доброго капитализма в духе пряничных домиков на детской площадке, который проиграл капитализму новому и очень злому.