От редакции: Для кого говорят Путин и Медведев

Премьер-министр Дмитрий Медведев связал дефицит иностранных инвестиций с неразвитостью российской «мягкой силы» (влияние, основанное на притягательности ценностей, а не на принуждении; термин ввел в обиход гарвардский политолог Джозеф Най в начале 1990-х гг.). На совещании представителей Россотрудничества за рубежом премьер заявил, что причины недоинвестирования связаны с имиджевыми и репутационными потерями России: страны с сильными брендами «мягкой силы» привлекают больше прямых зарубежных инвестиций и технологий. Медведев привел данные некоего рейтинга «мягкой силы», в котором Россия по итогам 2005–2010 гг. находится на 10-м месте, что неудовлетворительно.

Премьер в очередной раз показал свою начитанность и «продвинутость». Он и будучи президентом запомнился многими передовыми инициативами и оценками.

Собственно, кампания по модернизации и развитию инноваций пусть и не привела к каким-то реальным результатам, зато была риторически подробно разработана и породила множество бумажных стратегий и планов. Планы масштабной приватизации госсобственности и вывода чиновников из советов директоров предприятий выглядели революционно – для тех, кто понимает. Гуманизация уголовного законодательства – медведевский юридический проект, в котором не все разбирались, но все возлагали надежды. Разговоры о преодолении случаев конфликта интересов у чиновников и контроле за их расходами – это было более детально и научно, чем простая борьба с коррупцией. Развитие дискуссии о межнациональных отношениях породило желание строить «гражданскую нацию» в противовес «этнической». Что уж говорить о твиттере и видеоблоге, общественном обсуждении закона «О полиции» и предложенных саммиту G20 мерах по модернизации системы авторских прав в интернете.

Медведев поначалу поразил еще и точной критикой несовершенства политической и экономической модели России, время от времени выступал как настоящий оппозиционер (чего стоит, например, сравнение ситуации в стране с застоем).

Но довольно быстро Медведев растерял аудиторию в отличие от Путина. Тут уместно вспомнить, что и президент Путин использует термин «мягкая сила».

В июле на коллегии МИДа он публично напутствовал послов и постпредов России: « Нужно активнее влиять на ситуацию там, где напрямую затрагиваются российские интересы, действовать на упреждение <...> по части использования новых технологий, например так называемой мягкой силы, безусловно, есть над чем подумать <...> образ России за рубежом формируется не нами, поэтому он часто искажен и не отражает реальную ситуацию». Путин понимает «мягкую силу» как чистую технологию, пиар-кампанию или что-то вроде пропагандистской деятельности (недавно появились сообщения, что СВР заказала «исследования методов негласного управления в интернете»).

Медведев гораздо ближе к общепринятому значению термина, подразумевающего работу привлекательных культурных и политических ценностей, институтов.

Главное, впрочем, не в различии акцентов. Путин гораздо большее значение придает «мягкой силе» внутри страны: образ России в его выступлениях соответствует традиционным ожиданиям электорального большинства. Социальное государство, унаследовавшее лучшее от СССР и дореволюционной России, идущее своим политическим и экономическим путем, сильное и стабильное, но окруженное врагами, полиэтническое, но с ведущей ролью православного русского народа и т. д. Путин четко знает свою аудиторию и то, что она хочет услышать, и говорит именно это (даже если не всегда согласен со своими словами). И у Путина нет ограничений в темах.

А вот Медведеву изначально отводилась роль спикера для Запада и российских интеллигентов (и Запад, и интеллигенты некоторое время воспринимали это за чистую монету). Примечателен недавний случай с документальным фильмом «Потерянный день», распространенным в интернете к годовщине войны с Грузией: в нем российские генералы ругают Медведева за нерешительность при начале боевых действий. Героем «жесткой силы» должен быть только Путин.