Как врач-француз приехал в Москву в 80-е – и почему летает каждый месяц до сих пор

Нейрохирург Жан-Мишель Дерлон возглавляет отделение нейрохирургии в госпитале Университета города Кан (Франция), и вот уже 36 лет приезжает в Москву для проведения консультаций и операций. Он рассказал «Ведомости. Городу», как за это время изменились столица и пациенты. 

Первый раз я посетил в Москву еще в 1987 г. Был здесь проездом, когда летел на международную конференцию о кровоснабжении мозга в Тбилиси. Помню, в тот день в столице была метель, на улице лежал снег – и это в конце апреля! В Тбилиси же меня ждала весна: солнце, тепло, фрукты и вино. На конференции я познакомился с врачами из Института нейрохирургии им. Бурденко. Уже в октябре я снова прилетел в Москву, чтобы выступить там с докладом на научной конференции. Тогда я был потрясен бедностью клиники – материальная ситуация была, как во Франции после Второй мировой. Но это не мешало местным врачам выполнять свою работу на высоком уровне, а ученым – двигать науку вперед. Например, нейрохирург Федор Сербиненко в 70-е гг. создал метод лечения артериовенозных аневризм головного мозга с помощью баллонов-катетеров. Разработанная им методика позволяла проводить операции без вскрытия черепа.

Поначалу я приезжал в Россию дважды в год, недели на две, потом чаще: принимал участие в конференциях, работал в операционных. Позже, в течение многих лет, проводил в Москве по неделе каждый месяц. Самый большой перерыв – 7 месяцев – случился во время карантина, с марта по октябрь 2020 г., когда не работало авиасообщение. А потом я первым самолетом вылетел в Москву – и с тех пор снова летаю ежемесячно. Но теперь приходится летать через Стамбул, и дорога, которая раньше занимала 3,5 часа, занимает десять.

Тогда и сейчас

В конце 80-х гг. на улицах города было очень мало машин. В девять вечера кафе и магазины уже не работали и повсюду было темно. В начале 90-х друзья рекомендовали мне не выходить из дома вечером. Это было время мафиозных разборок на улицах, можно было оказаться меж двух огней в буквальном смысле. Но это длилось недолго. Если сравнивать с Францией, то экономическая обстановка там была гораздо лучше. При этом французы все время плакались, как сложно им живется. Они всегда всем недовольны. Здесь же народ не отчаивался. Россияне ходили к друг другу в гости и веселились до утра. 

Во Франции есть много тем-табу – это политика, отношения мужчин и женщин, ситуация с беженцами, положение арабов и африканцев. В России разговоры между людьми были более свободными, открытыми – и для меня остаются такими. Парадоксально, но когда я приезжаю в Россию, я чувствую себя более свободным, чем во Франции. До недавнего времени я в Москве не видел ни одного полицейского, при том что в Париже их всегда много повсюду – в балаклавах, шлемах, солдаты с автоматами.

С начала 2000-х гг. жизнь в России кардинально изменилась. Мафия исчезла. На дорогах появилось много машин, а вместе с ними и пробки. В городе открылось много кафе и магазинов – не только для «новых русских», а для обычных людей. Кроме того, развитие российской экономики позволило улучшить условия для пациентов государственных и частных клиник, привести их в соответствие с мировыми стандартами. 

Утомительные пациенты 

В начале 2000-х я познакомился с французским врачом Андре Кобулофф, его родители были русскими. Андре работал в России и создал клинику EMC – Европейский медицинский центр (в 2006 г. он продал компанию аптечной сети «36,6», в 2008 г. основной пакет акций перешел в руки Игоря Шилова. – Прим. ред.). Андре предложил мне стать приглашенным врачом. С тех пор и по сей день я приезжаю в клинику, чтобы провести консультацию или операцию. 

В EMC я консультирую бизнесменов, известных режиссеров, актеров и знаю: поведение пациента не зависит от социального положения. Как и везде в мире, бывают приятные, вежливые пациенты, и есть, скажем так, утомительные. Еще лет десять назад были те, кто считал: я плачу – значит, делайте все, как я говорю. Сейчас я такого больше не наблюдаю. Пациенты начали понимать, что они зависят от врача. Особенно от того, у кого в руках скальпель (смеется).

В России изменились пациенты, а во Франции – врачи. Специалисты моего поколения работали 70-80 часов в неделю – и с энтузиазмом. А сейчас врачи устают, даже когда работают по 40 часов в неделю. Они впадают в депрессию и выгорают. Будущие медики во Франции рано начинают практиковаться. В ординатуре молодые специалисты уже проводят самостоятельно небольшие операции. В России же нужно очень долго ждать, прежде чем молодой специалист получит доступ к реальной практике. Это, конечно, важный и явный изъян в подготовке хирургов. 

Духовная родина

Я просыпаюсь рано – около 6 утра и еду в клинику. Домой возвращаюсь не позже 6 часов вечера. После работы я люблю сходить на концерт классической музыки. В Москве я взял за привычку регулярно ходить в консерваторию на Большой Никитской. Хожу туда минимум три раза в неделю, иногда четыре. Вообще, культурная жизнь и отношения с людьми – то, что мне сразу очень понравилось в Москве.

Мой отец дружил с семьей французского оперного певца Владимира Полякова, эмигранта из России. А я – с их дочерью Мариной, которая позже взяла псевдоним Влади и стала женой Владимира Высоцкого. Мы продолжаем общаться, регулярно созваниваемся – ей уже за 80, но она остается активной, играет в театре. Большинство моих друзей в Москве – это литераторы и музыканты. Например, музыкант Тигран Алиханов, профессор Московской консерватории. Мы познакомились с ним в нулевые.  

Больше всего в Москве мне нравятся грузинские рестораны, например «Натахтари» и «Лари». Когда тороплюсь, то просто заказываю тарелку пасты в итальянском ресторане, часто захожу в пивной ресторан Paulaner Brauhaus на Олимпийском проспекте. Он находится рядом с отелем «Азимут», где я обычно останавливаюсь. Я не ищу специально гастрономических впечатлений. Если нашел место, которое меня устраивает, туда и возвращаюсь.

Я много читаю, в том числе произведения русских классиков – Достоевского, Толстого, Лермонтова, Пушкина, но в переводе, конечно. Для меня французская и русская литература абсолютно дополняют друг друга. Французская литература изучает, исследует человека во внешних обстоятельствах, а русская исследует глубины его души. Я всегда говорю: Франция – моя родина интеллектуальная, а Россия – духовная.