Сергей Чобан: «Здание не будет стареть красиво, если его эксплуатировать без любви»

С ергей Энверович, вы помните, когда состоялся первый разговор о строительстве нового музея?

Не скажу точно, но лет 10 назад я уже начал делать первые эскизы. За это время концепция институции несколько раз менялась: сначала это должен был быть музей науки и техники, потом появился проект архитектора Хани Рашида, но позднее Андрей Юрьевич Молчанов (предприниматель, основатель строительного холдинга ПАО – Прим. ред.) снова обратился ко мне с просьбой заняться проектом именно художественного музея. Стройка была очень оперативной и очень качественной, Андрей Юрьевич с большим энтузиазмом поддерживал и курировал ее лично.

Первоначальный план был реализован полностью или по ходу строительства что-то меняли?

С одной стороны, здание было построено строго по проекту. С другой – какие-то усовершенствования мы вносили уже во время стройки. Например, решение использовать не зафиксированную медь, а стареющую, живую. Уличное искусство, которое оформило пространство входной лоджии – эта идея тоже возникла уже в процессе реализации проекта. Такая оперативность решений возможна только, когда все участники команды работают рука об руку. Иногда бывает, что архитектор отлучен от процесса реализации, тогда в лучшем случае удается реализовать только то, что было в проекте изначально. Поэтому я всегда стараюсь убедить своих заказчиков в том, что самый достойный результат рождается, когда мы вместе занимаемся зданием до момента поворота ключа в замке входной двери.

Здание музея «Зиларт», спроектированное Сергеем ЧобаномПресс-служба

Вы не раз говорили, что архитектор, придумывая проект, должен помнить об этической составляющей стройки. Медь, которая стала визитной карточкой Музея «Зиларт», была выбрана в том числе и потому, что относится к экологичным материалам?

Экологичны те материалы, которые достойно стареют и морально не устаревают. Медь, безусловно, относится к ним. И есть еще огромная ответственность архитектора перед строителями… Это очень тяжелая работа, и мы должны иметь к ней уважение, быть благодарными представителям этой профессии. Когда я слышу фразу «архитектор построил», всегда замечаю, что архитектор сам ничего построить не может. Более того, думаю, если архитектор хотя бы день проведет в роли строителя, любой из моих коллег многие вещи переосмыслит. У меня была такая практика в университете, и это был тяжелый для меня месяц. Я только придумываю здания, рисую и проектирую их, но никак не строю.

Часто ли приходится ограничивать себя во время проектирования по этическим соображениям?

Да, потому что строители – это люди, которые хотят так же счастливо жить, а потом достойно и в комфорте стареть. Нельзя изначально планировать таких процессов в стройке, которые могут неблагоприятно повлиять на чью-то жизнь. 200 лет назад, возводя новый дворец, строители создавали очень сложные рукодельные вещи, которые часто стоили им здоровья. Речь шла не о том, что нужно просто постараться – требовалось приложить в прямом смысле нечеловеческие усилия. Сегодня этого можно и нужно избегать. Поэтому какие-то вещи мы префабрицируем, какие-то намеренно упрощаем. На облике здания это отражается, но в этом нет ничего страшного, потому что другим стал сам архитектурный язык. На мой взгляд, современное здание должно выглядеть, как созданное твоими современниками, а не кем-то, кто прилетел из прошлого на неопознанном летающем объекте.

Поделитесь, пожалуйста, чисто архитектурными приемами, как превратить здание музея из бетонной коробки в живое пространство для людей.

Не просто в живое, но в то, которое интуитивно понятно любому посетителю. Я сам, признаться, очень люблю музеи, в которых публике легко ориентироваться. Для «Зиларта» нам удалось создать именно такой объект: от входного пространства огромной лоджии ты можешь двигаться по первому этажу, зайти в магазин, попасть в конференц-зал, если ты приехал на лекцию, можешь оставить ребенка в игровом пространстве – все это очень симпатичные и важные возможности. Второй существенный компонент живого пространства состоит в том, что, оказавшись в этой лоджии, через остекленный фасад ты все еще видишь улицу и произведения искусства у входа. Тебе ясно, как пройти в галереи выставочных залов, как попасть на нужную тебе выставку, потому что многие не хотят смотреть все подряд, а пришли увидеть конкретную экспозицию. Дальше я бы упомянул поверхности стен, которые тоже не должны быть бездушными – как раз здесь нам очень помогла медь, которая выглядит интересно и заманчиво. Экспозиционные залы «Зиларта» – в хорошем смысле спортивные машины для музейных проектов, потому что они оснащены всем, что может потребоваться для создания и оформления выставки чего угодно – от коллекционной графики до огромных инсталляций. Все это и создает тот самый живой музей, о котором вы спрашиваете. Но самая первая точка отсчета – легкость нахождения в пространстве, я всегда стараюсь воплотить это качество в своих проектах, как архитектурных, так и выставочных. 

Внутреннее пространство музея «Зиларт»Пресс-служба

Как один из примеров такой живой человеческой среды в музее вы приводили Галерею Уффици.

Да, это такой классический музей для людей. Там ты сразу понимаешь, где купить билет, как пройти по парадной лестнице или подняться на лифте на второй этаж, ты двигаешься вдоль залов, имеешь возможность выйти в галерею и перейти в следующий зал – у тебя всегда есть ясная траектория движения. Кстати говоря, проектируя новое здание Художественной галереи в Перми, я использовал тот же принцип. Для меня он является единственно правильным в объектах общественно-культурного назначения.

При этом большинство гранд-музеев по всему миру расположены в исторических дворцах, настроить навигацию в которых бывает не просто. Вы согласны, что такие музеи изначально довольно аррогантны к посетителям? Люди чувствуют себя намного меньше, чем масштаб таких институций. А вы, Ренцо Пьяно и еще многие архитекторы придерживаетесь абсолютно противоположной концепции.

Я не думаю, что в своей работе открыл новую землю. И, честно говоря, не чувствую, что условные гранд-музеи, будь то Эрмитаж, Третьяковская галерея или Пушкинский, смотрят на меня свысока. Но да, безусловно, подобные институции, как правило, расположены в зданиях, для музеев изначально не предназначенных. И поэтому в них есть определенные проблемы с очередностью экспозиционных пространств, с их величиной и сложностью планировок – тут можно вспомнить Музеи Ватикана. Поэтому, когда есть возможность создать современный музей с нуля, должен быть использован человекоцентричный подход. С другой стороны, сегодня в мире просто нет такой задачи, как сделать музей, аналогичный масштабам Лувра. 

Сергей Чобан, сооснователь архитектурного бюро СПИЧ и автор проекта Музея «Зиларт»Holger Talinski

Вы всегда проектируете с оглядкой на то, как ваш объект будет выглядеть в перспективе времени?

Да, это важный аспект. Впрочем, архитектура – это не новый пылесос. Она остается актуальной даже тогда, когда ее становится сложно эксплуатировать, поскольку изначально в нее заложены определенные идеи, и мы должны их уважать, даже если сегодня точно спроектировали бы все по-другому. Воспринимать город как книгу по истории архитектуры, значит, принимать какие-то компромиссы. Например, в 1960-е годы здания определенных функций выглядели иначе, чем их современные аналоги. Снести можно все что угодно, но важно понимать, что так ты вырываешь одну из страниц книги по истории, которую не сможешь дочитать до конца. Мир всегда бежит дальше, но не всегда в ту сторону, которую можно предугадать. Если говорить о Музее «Зиларт», мы руководствовались своими представлениями о том, как оптимально это здание будет стареть во времени: материалы, конструкция, само пространство. Надеюсь, его функция долго останется актуальной. Точнее, уверен в этом. Тем не менее стареет все, и через 50 лет обязательно найдутся люди, которые спросят, почему мы сделали так.

Какая архитектура стареет хуже всего, по вашему мнению? Кто-то считает, что брутализм.

Честно говоря, таких мыслей у меня нет, потому что любая архитектура, безусловно, стареет с определенными допусками. Например, дерево на фасаде здания меняется со временем весьма своеобразно. Косые поверхности, обращенные к атмосферным осадкам, будут стареть иначе, нежели те, которые отвернуты от них. И я не считаю, что брутализм плохо стареет – он прекрасно стареет, просто эстетика этого направления совсем другая, чем у барокко или стиля модерн. Но если посмотреть на «Марсельскую жилую единицу» Ле Корбюзье или на Дом авиаторов на Беговой архитектора Меерсона – эти проекты прекрасно стареют. Или потрясающее здание кинотеатра «Минск», которое я проезжаю, когда еду во Внуково. Или бывшее посольство США в Лондоне, которое совсем недавно санировал Дэвид Чипперфилд, – это прекрасный проект. Другой вопрос, что ни одно здание не будет красиво стареть, если за ним не ухаживать и эксплуатировать без любви. В этом случае в упадок придет и барочный дворец, и неоклассическое здание XIX века. Архитектура стареет так же, как и люди.

Музей «Зиларт» станет точкой притяжения в Москве, несмотря на то, что это новый жилой квартал, расположенный не в центре?

Безусловно. У меня нет никаких сомнений в том, что город должен развиваться вширь и именно новые культурные объекты должны становиться центрами притяжения для такого развития. Эту концепцию я очень поддерживаю. На таких территориях именно вокруг крупных культурных институций всегда развиваются городские районы, которые не превращаются в спальные, а становятся, действительно, новыми центрами притяжения в структуре современного живого города.

Здание Пермской художественной галереи, спроектированное Сергеем Чобаном© СПИЧ / Андрей Белимов-Гущин

Мысль об арт-институциях, как центрах развития города, созвучна и вашему проекту нового пространства Пермской художественной галереи на Заводе Шпагина.

Абсолютно верно, бывший завод расположен в районе с большой историей и благодаря новым культурным объектам он превратился в современный очаг городской жизни. Во время работы над мастер-планом я увидел, что новое здание Пермской галереи можно развернуть своей длинной стороной к Каме. В результате мы объединили три корпуса бывшего Завода Шпагина в одну внутреннюю структуру музея, соединив их: там расположились музейное кафе, детский центр, административные помещения. Сейчас, видя, что проект реализован, я особенно рад тому, что исторические здания стали частью современного музейного комплекса. Кстати, со стороны Камы этот ансамбль напоминает панораму пермского первогорода, изображения которого я изучал во время работы над проектом. Нагромождение двускатных кровлей показалось мне очень интересным архитектурным приемом, обогащающим ландшафт города, и мы повторили его в этом здании, соединив новое и старое. Опять-таки еще один принцип Галереи Уффици, успешно воплощенный в новом объеме.