Алексей Левинсон: Строю, при котором живем, нет названия, он навсегда или нет – неизвестно
На сколько лет вперед вы можете с уверенностью говорить о своем будущем?
Каким должен быть «правильный» ответ на этот вопрос, неизвестно. В народе толкуют, что раньше была «уверенность в завтрашнем дне», а теперь ее нет. Нет с тех пор, как россияне в очень короткий срок расстались с двумя надеждами. Первая – на то, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» – или хотя бы при более пристойном социализме. Одни к началу 90-х уже успели разочароваться в этой перспективе, а для других она, верь в нее или нет, стала несбыточной после роспуска КПСС. Но тогда на смену пришла вторая надежда – что теперь нам ничто не мешает зажить спокойно и богато при демократии и рынке, как все нормальные страны.
Эта мечта рухнула очень быстро. С ее концом началось существование без упований, а значит, без будущего. Страну стало тянуть в прошлое, там стали искать утешения и укрепления духа. Но видение прошлого у всех оказалось разным, а это не укрепляет и не утешает. Что же до настоящего, то оно очень многим казалось, простите игру слов, ненастоящим. Строю, при котором живем, нет названия, он навсегда или нет – неизвестно. Вот тут-то и появился никому не известный новый президент. Он стал весьма конкретно укреплять настоящее и возвращать кое-что из советского прошлого. Но с будущим не получалось. Россияне упорно твердили – и продолжают твердить, – что не могут видеть грядущее. В ходе совсем недавнего опроса загадать будущее «на много лет вперед» решились меньше 3% пожилых и менее 1% молодых. Вообще же, у молодых основной горизонт планирования – «ближайшие год-два» (47%), а пожилые настаивают: «Я не знаю, что со мной будет даже в ближайшие месяцы» (58%).
Когда респонденты отвечают на приведенный в начале колонки вопрос, будущее понимается как государственно-общественное, которым нас всех должна была бы обеспечить власть. А власть, сокрушаются россияне, больше занята собственными интересами («коррумпирована» – 48%), общим благом она не озабочена. Оттого ответ об отсутствии будущего, на которое можно рассчитывать, представляет собой, как и многие другие ответы, даваемые интервьюерам социологических служб, иносказание упрека: «Вы нас лишили будущего <...>!»
Но по старинной привычке российского массового сознания, хоть власть плоха, сам верховный правитель, наверное, хороший. Потому возвращение Путина вызвало прилив «уверенности в будущем» у 12% населения. Если отвлечься от того, что это возвращение не вызвало «никаких особых чувств» у четверти и «чувство безнадежности» у 8%, то главным надо считать ответ о том, что возвращение Путина вызвало именно «надежду». И теперь надежду, что «в течение ближайших шести лет правления Путина Россия войдет в десятку самых экономически развитых и благополучных стран», выражают 44% простых жителей страны. Но в это, увы, не верят более половины тех, кто ими руководят, их начальники на нижних и средних уровнях управления.