«Впадаешь в гипноз и забываешь обо всем». Режиссер Александр Молочников – о том, как поставил спектакль по первой рукописи Чехова

Александр Молочников ворвался на театральный Олимп в очень юном возрасте. В 26 лет поставил во МХТ имени Чехова спектакль «19.14» и сразу стал знаменитым. В том же театре затем появились его «Бунтари» и спектакль «Светлый путь. 19.17». Дебютировал в кино с комедией «Мифы» с такими известными актерами, как Сергей Безруков, Федор Бондарчук, Виктория Исакова и т. д., которые сыграли самих себя. В его фильмотеке также сериал «Безумие» и картина «Скажи ей», участник конкурсной программы «Кинотавра-2020». 

21 и 22 апреля на исторической сцене Театра на Бронной, который наконец распахнет свои двери для зрителей после двухлетней реконструкции, состоится премьера спектакля «Платонов болит» в его постановке. В основу легла первая пьеса Чехова, которую он написал в 18 лет, но рукопись нашли только после смерти писателя. Эту пьесу любят ставить в театре и не раз экранизировали. Фильм Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино» снят именно по ней. В спектакле Молочникова звездный состав: Константин Юшкевич, Виктория Толстоганова, Светлана Ходченкова, Екатерина Варнава, Варвара Шмыкова и др. «Платонов болит» – уже второй спектакль, который Молочников ставит на сцене Театра на Бронной: первая работа – «Бульба. Пир» по Гоголю – была восторженно встречена как зрителями, так и критиками.

– «Безотцовщина» – название громоздкое и несовременное. Есть даже теория, что это другая пьеса, которую Чехов уничтожил. Но, безусловно, в «Платонове» тема отцов и детей звучит очень остро: отцы подавляют сыновей, угнетают величием мнимых достижений. Платонов откровенно не любит покойного отца, презирает его за жестокость и постоянно с ним заочно спорит, как свободные восьмидесятники ненавидели номенклатурных отцов. Но название «Платонов болит» лучше передает суть спектакля: Платонов – «больное место» для многих героев, в особенности для женщин.

– Отнюдь не случайно. Первый раз я увидел додинский спектакль в 2003 г., мне тогда было 11 лет. Пересмотрел раз десять и тогда же влюбился в театр. Сложно было сейчас ставить «Платонова»... Боязнь повтора. Вызов самому себе, может быть, самый мой смелый эксперимент, хотя со стороны этого и не видно. К счастью, нам удалось загнать чувства в угол и сделать все-таки что-то другое, хотя, надеюсь, по духу наш спектакль созвучен додинскому. И там, и тут это история про прекрасный летний вечер в имении Войницевка, который заканчивается катастрофой. В самом этом вечере есть одновременно что-то витальное и апокалиптическое.

Лев Абрамович, конечно, глубже анализировал персонажей, у него на первом плане (впрочем, как всегда) сложность и загадка человеческой души. Мы же в большей степени сосредоточились на войницевском обществе как явлении: там собираются люди особого склада, они живут фантазиями, странными, фееричными, выходящими за рамки привычного. Наш спектакль – об этом обществе и о его гибели. 

– В каком-то смысле да. На место чудаков приходят подлецы и дураки. В Войницевке собираются абсолютно аполитичные люди, они просто радуются жизни каким-то немыслимым образом. В их странности кроется их трагедия и обреченность. Когда перестают преследовать тех, кто против, воюют с теми, кто не за. На улице начинают останавливать за странную прическу. Шутки и высказывания, которые невозможно уложить в некий алгоритм, вдруг становятся враждебны – об этом страшно сегодня думать. 

– Платонов очень остро реагирует на фальшь и несправедливость. Но считает абсурдным, бессмысленным и пошлым демонстрировать это. На прямой конфликт не идет, смотрит на ситуацию как будто сверху, отвечает своим оппонентам парадоксально, цинично и саркастично. Живет как будто вне происходящего, но пребывать во внутренней эмиграции оказывается невозможным. Он обречен. Люди, иронично взирающие на творящееся вокруг них мракобесие, свободные, независимые, интеллигентные, – их век недолог. Их сообщества проносятся, как комета, и исчезают. Так вынуждены были уйти в небытие прекрасные сборища, возникавшие в России в последние 30 лет: почти все рок-группы, телеканал НТВ и др. Назовем эти явления общим словом «авангард». Яркая вспышка таланта, а следом – забвение. Причем разрушение происходит как снаружи, так и изнутри. Люди под воздействием внешнего давления начинают съедать друг друга. Мы видим такое сплошь и рядом. 

– В пьесе четыре яркие женские роли, в этом ее чудо. Мне сразу захотелось позвать четырех лучших актрис Москвы, очень разных при этом. И у нас получилось. В спектакле есть мизансцены, когда они все вместе, – возникает энергия единой женской силы, это мои любимые моменты.

От нас в самом разгаре репетиций ушли два главных артиста: Платонов и Анна Петровна. Пришлось делать перерыв. Найти адекватную замену – задача не из легких. Начинается адская канитель – поиски, звонки, беготня, уговоры: «Пожалуйста, ребята, сыграйте в моем спектакле, который будет очень-очень хорошим...» Шучу, конечно, но «Платонов» и вправду не самая стыдная работа, да и билетов вроде не достать, сейчас забавно вспоминать, как упрашивал артистов. В итоге все обошлось, но мы затянули выпуск, готовили проект почти год, что, строго говоря, очень неплохо для спектакля.

– Все пятеро актеров Театра на Бронной работают прекрасно и вовсе не пасуют перед селебрити, а выступают с ними наравне. Возникает настоящий взаимообмен. Они сроднились за время репетиций, прикипели друг к другу. Чудесное было время.

– Мы назвали наш спектакль музыкальным трагифарсом. Вообще, понятие жанра в театре сейчас очень размыто: водевиль вполне может стать трагедией, мюзикл – перерасти в брехтовский эпический театр. Поэтому давать какое-то жанровое определение спектаклю – тупиковая попытка наклеить ярлык. Смеем надеяться, что в нашей постановке есть чеховское ощущение жизни. Пусть будет такой жанр – Чехов. 

– Пьеса действительно многословная, там очевидно есть как чеховские «лишние люди», так и просто лишние герои, но диалоги очень живые и современно звучащие. В одной из сцен Толстогановой с Юшкевичем (Анны Петровны с Платоновым) мы вообще не поменяли ни слова. Это потрясающе, очень тонкий текст: беседа двух друзей, которые понимают друг друга, как никто на свете, оба хороши собой, и, кажется, жить бы им вместе, но почему-то не выходит, и вот это «почему-то» – такое точное, пронзительное...

Есть так много прекрасных «Чаек» и «Дядей Вань» (спектакли Кристиана Люпы, Додина, Бутусова. – «Ведомости. Город»), поэтому, беря этот материал в работу, так или иначе помещаешь его в контекст тех постановок. Да, в «Платонове» Чехову не удалось создать «идеальный текст», без единой лишней буквы, но для режиссера пьеса очень удобна: можно что-то выкидывать, что-то добавлять, а главное – натыкаться на бриллианты. В итоге по «Чайке» мы поставили балет в Большом, а по «Платонову» – драматический спектакль. 

– Режиссер Марат Гацалов был у нас на предпремьерном показе, по его мнению, ко второму акту, а у нас их три, начинает «пробиваться» психоделика действия, как цветы, которые «растут» на авансцене. Ты впадаешь в гипноз и забываешь обо всем. Но сейчас вообще непонятно, стоит ли погружать зрителя в забытье и вообще играть спектакли: у зала в голове совсем другой театр. В марте в первом акте зрители откровенно веселились, аплодировали, артисты прекрасно играли, радостно танцевали, а я в сильном смущении смотрел на все это, не зная, имеем ли мы право так себя вести. Но именно во второй части яснее становится суть действия: оно о ценности свободы, и когда зал это, кажется, прочел, – стало чуть легче.

– Сложно однозначно ответить. Искусство на самом деле разъединяет, чувство «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» иллюзорно и недолговечно. Оно возникает в момент эмоционального порыва, когда люди смотрят спектакль, он им нравится и они воспринимают его как глоток свежего воздуха. Но стоит им потом сесть за стол и начать обсуждать увиденное – все, единству конец. Это как дырочка в кипящем чайнике. Хотя, когда весь зал аплодирует стоя, что случилось недавно на нашем спектакле «19.14» в МХТ имени Чехова о Первой мировой войне, об ужасе самого явления «война», – наверное, в такие моменты театр действительно всех объединяет и ты в глубине души радуешься, что занимаешься именно этим делом. Но, повторюсь, у меня нет ответа, что правильно, я постоянно думаю об этом и не знаю.

Хочу изучить ремесло кинопроизводства и кинорежиссуры. Мне не хватает специального образования. Мы сейчас снимаем большой 6-ти серийный сериал для «Кинопоиска». Кино все-таки труд ремесленный, не хочется быть театральным режиссером, который переносит театр в кадр, хорошо работает с актерами, но не выстраивает своего киноязыка. Мне интересно его найти, и я точно буду этому учиться.