Госуправление вынуждает людей уходить в тень

Примерно каждый третий россиянин, занятый в экономике, – «человек-невидимка», следует из данных Росстата: рынок труда растет за счет теневого сектора. Его работники заняты низкоквалифицированным трудом и почти не платят налогов
Д.Гришкин/ Ведомости

Число работников крупных и средних предприятий, по данным Росстата, за полгода сократилось на 112 000. С января 2011 г. по июнь 2012 г. сальдо принятых на работу и уволенных составило почти минус 300 000 – на столько снизилась занятость в наблюдаемом статистикой секторе. К сокращению числа трудоспособных это никакого отношения не имеет: напротив, в целом по экономике за последние полтора года число занятых увеличилось на 2,6 млн человек (на 3,7%) до 72,2 млн, а безработица снизилась с 7,8 до 5,4%. Рынок труда растет за счет неформальной занятости.

По данным на июнь, на крупных и средних предприятиях, а также в госсекторе работает порядка 34,9 млн человек, 48% всех занятых в экономике (годом ранее – 48,6%), вместе с сотрудниками малых предприятий в корпоративном секторе трудится около 45 млн человек. Из оставшихся 27 млн порядка 5,4 млн можно отнести к индивидуальным предпринимателям (ИП) и ими нанятым (данные обследования Росстатом деятельности субъектов малого и среднего предпринимательства). Остальные почти 22 млн человек – порядка 30% занятых в экономике – труженики неформального (нерегулируемого, ненаблюдаемого) сектора.

Это, например, незарегистрированные самозанятые (без статуса ИП), фермеры, работающие на физических лиц (няни, домработницы), в семейном микробизнесе, перечисляет директор Центра трудовых исследований ВШЭ Владимир Гимпельсон.

Тенденция сокращения занятости в корпоративном секторе и роста в неформальном продолжалась все 2000-е гг., включая период бурного роста экономики, когда, казалось бы, повышение спроса на труд должно было, напротив, стимулировать рост занятости в формальном секторе. Ведь именно там производится основной ВВП. По расчетам Центра трудовых исследований, неформальная занятость за 2000–2008 гг. выросла на 14% (примерно на 8 млн человек) при сокращении формальной на 3%, последовавший кризис эту тенденцию только усилил.

Наем и увольнение, ликвидация рабочих мест и их создание – процессы такие же естественные, как смерть и рождение, проводит аналогию Гимпельсон: одни предприятия развиваются, другие уходят с рынка – конкуренция как раз и есть способ, позволяющий укрепляться и расти более эффективным. Но только на российском рынке труда «смертность» превышает «рождаемость»: за 2008–2010 гг. число ликвидированных рабочих мест превышало созданные в среднем на 2,1% ежегодно. Важно не только сальдо, но и оборот, говорит Гимпельсон. В развитых странах создается 10–15% новых рабочих мест в год, в России – 8–9% (примерно 4 млн), это характеризует экономику как очень вялую, считает эксперт. Кроме того, оборот рабочей силы в России при отсутствии прироста новых рабочих мест слишком высок, полагает он: ежегодно примерно пятая часть занятых меняет место работы. Две трети таких перемещений – «холостой» оборот, т. е. перемещение между «старыми» рабочими местами. Когда люди все время движутся, а структура рабочих мест не меняется, инвестиции в человеческий капитал становятся невыгодны.

Сокращение занятости в корпоративном секторе и рост в неформальном – отражение качества бизнес-климата, считает Гимпельсон. Учитывая стоящие перед страной задачи, это сигнал о наличии серьезной проблемы, пишет он с соавторами в исследовании «Движение рабочих мест в российской экономике: в поисках созидательного разрушения». Неформальный сектор не отличается высокой производительностью труда, высокими заработками и педантичной уплатой налогов, в частности взносов в Пенсионный фонд, дефицит которого становится одной из ключевых проблем экономики. Порядка четверти работающих по найму либо вообще не платят взносы в ПФР, либо платят с части заработка, либо не в курсе, осуществляются ли такие взносы, выяснила Анна Лукьянова из ВШЭ, проанализировав данные «Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения»; среди работников корпоративного сектора таковых 19%, а среди занятых у частных лиц и ИЧП – более 70%. Точно знает, что никакие взносы не платятся, более 30% занятых у неформалов (в корпоративном секторе таковых только 3%).

Практика неуплаты взносов широко распространена и не считается позорной, поскольку государственный аппарат по контролю за уплатой взносов неэффективен, отмечает Лукьянова. Структура же самой пенсионной системы никак не стимулирует человека работать в формальном секторе, и даже наоборот – дестимулирует: основная часть взносов идет на текущие выплаты пенсий, связь между взносами и будущими пенсиями неочевидна; у работников с высоким заработком стимула платить взносы вообще нет; зато можно рассчитывать на гарантированный – независимо от стажа – минимум. А вместе с числом «социальных» пенсионеров, всю жизнь проработавших в неформальном секторе, будет расти и их политическое влияние на правительство – от него будут требовать повышать минимальные пенсии. Для рассчитывающих только на себя возможности пенсионного самострахования сводятся к суррогатам типа недвижимости (фондовый рынок неразвит и волатилен, ставки депозитов почти всегда отрицательны). Но из-за неэффективности государства такая альтернатива для части населения предпочтительнее участия в государственной системе, что создает дополнительный стимул для ухода в неформальный сектор. Среди неформально занятых порядка 70% ожидают, что одним из основных источников их дохода на пенсии будет самостоятельный заработок, при этом на получение пенсии из ПФР рассчитывают почти 90%, выяснила Лукьянова.