Автор романов «Вторая жизнь Уве» и «Тревожные люди» глазами его переводчиков

2 июня отмечает день рождения шведский писатель Фредрик Бакман, автор романов «Вторая жизнь Уве», «Тревожные люди» и других. Герои Бакмана — суровый ворчун Уве с огромным  сердцем, лихая Бабушка, педантичная чистюля Бритт-Мари, жители сурового городка Бьернстад — настолько полюбились читателям, что в 2021 году книги Бакмана возглавляли топ продаж электронных и аудиокниг, по данным Forbes, а сам писатель вошел в десятку самых продаваемых писателей года. 

Фредрик Бакман — человек довольно закрытый и неохотно дает интервью. При этом на русском языке вышло немало книг шведского писателя. «Ведомости. Город» попросил переводчиков рассказать о Фредрике Бакмане, о том, что рассказывают о нем тексты — любимые приемы, словечки, обороты. О чем бы они спросили его, если бы смогли встретиться с ним лично. И в чем все-таки секрет романов Бакмана — почему его героев так любят во всем мире.

Руслан Косынкин, переводчик-скандинавист, преподаватель шведского языка

Переводил роман «Вторая жизнь Уве»

«Вторую жизнь Уве» Бакман писал для любимой жены Неды. Он, как я предполагаю, намеренно подослал к Уве шведско-иранскую семейку, которая до боли кого-то напоминает, особенно, если кто-то читал свадебный блог Фредрика. В молодой соседке Парване легко угадываются черты супруги Бакмана. Ну а в увальне, рохле, недотепе, остолопе (плюс сотня отборных персидских ругательств от жены) Патрике (рифмуется с именем самого Фредрика) Бакман, вероятно, попытался изобразить самого себя. Здесь автор заимствует киношный прием камео: когда режиссер играет незначительную роль в собственном фильме. Вместо вензеля на картине.

Я переводил только один текст, причем самый ранний, незрелый, пусть и самый известный. Но читал многое. Во всех книгах Бакмана есть общие приемы, позволяющие говорить о нем как об исключительно талантливом и цельном литераторе. Один из таких приемов: подать сюжет под таким соусом, что у читателя обязательно складывается ложное мнение о ситуации или персонаже. Этому способствуют наши стереотипы, с которыми хорошо знаком Бакман (недаром он просиживал бурсацкие джинсы в лундской семинарии, слушая лекции по этике от самой Анн Хеберляйн). Когда мнение составлено, Бакман начинает раскручивать ситуацию, извлекая все новые и новые подробности, и тем самым методично и безжалостно опровергает наше первоначальное мнение, показывая, насколько поверхностными могут быть наши суждения. Еще один излюбленный прием Фредрика – «эмоциональные качели». Переход от смеха к слезам и наоборот происходит мгновенно, чуть не через абзац. У читателя, доведенного такими перепадами до нужной душевной кондиции, происходит сильнейший, а у кого и множественный, литературный оргазм, называйте его хоть экстазом, хоть катарсисом.

Если же вдаваться в мелочи, в книге про Уве каждый значимый персонаж наделен какой-нибудь особенной привычкой, о которой Бакман нарочито напоминает читателю. Кроме того, есть надоедливые прибаутки и присказки, а также грамматические обороты («не то чтобы», «даром, что», например), которые назойливо скачут из главы в главу. Ежу понятно, что за такие выкрутасы Бакмана нещадно критикуют: кто-то ругает за тавтологию, за повторы и небрежность, но, поверьте, это осознанный прием — в мире найдется немного авторов, которые бы так скрупулезно продумывали и так тотально контролировали свой текст.

Читатели любят его еще и потому, что Бакман (над чем мало кто задумывается) работает с нашим любимым жанром – бытовой сказкой. И первые романы, и хоккейная трилогия, и «Тревожные люди» – все они относятся к этому жанру, о чем, собственно, говорил и сам Бакман. Да, он пишет сказку на современный лад и современным языком, но сказка остается сказкой: в ней есть доброта. И еще та детская трогательность, которую большинство людей во всем мире готовы принять безусловно, с открытым сердцем.

Глядя же на армию «бакманутых увеманов», добавлю, что превыше всего ценю Бакмана за то, что он убедительно доказал: художественная книга по увлекательности и сегодня может поспорить с другими, более молодыми соперниками.

Екатерина Чевкина, переводчик-скандинавист, литературный редактор

Переводчик книги «Что мой сын должен знать об устройстве этого мира»

Я впервые встретилась с текстами Бакмана как редактор чужих переводов и только потом — как переводчик, так что его голос был давно мне знаком. У меня есть устойчивое ощущение, что Бакман-человек и Бакман-рассказчик — это немножко разные люди. Так, по идее, обстоит со всеми авторами, но с Бакманом, мне кажется, особенно. Что, возможно, как раз объясняется его закрытостью как человека, а закрытость, как я понимаю, есть следствие ранимости, уязвимости.

В автобиографических заметках «Что мой сын должен знать об устройстве этого мира», которую переводила я, автор нам явлен как недотепа-толстяк-флегматик, типичный уроженец Сконе — южной провинции Швеции, традиционной «житницы», фермерского края. «Сконингов» шведский фольклор рисует невозмутимыми увальнями, которые больше всего на свете любят хорошо поесть. Могу предположить, что изначально Бакман гиперболизировал свои слабости и смеялся над ними первым, чтобы защититься от насмешек. А потом это стало частью имиджа. Весьма симпатичного!

Насчет его приемчиков — не все из них мне нравятся так же, как читателям, поскольку количество сломанных на них мозгов при переводе и редактуре не поддается учету. Он любит парадокс, который иногда строится на чисто языковых приемах — антонимах, созвучиях, каламбурах. Такое приходится переизобретать по-русски. Но и в переводе Бакман остается Бакманом, если переводчика ведет интонация, а уж интонацию Бакмана ни с чем не перепутаешь. Бакман-автор всегда невозмутим, добродушен, участлив и скромен. Именно благодаря этому его абсурдный юмор смешон и мил, а сентенции (да, он их любит!) не царапают ложной глубокомысленностью. 

Скажу пару слов о юморе. Традиционно скандинавский юмор строится на литоте — преуменьшении, на снижении пафоса в пафосной ситуации. Когда героя одной из саг пронзило копье, на вопрос «Дома ли Гуннар?» он отвечает «Не знаю, дома ли он, но копье его дома». Сегодня, когда мы устали от пафоса, такой прием, мне кажется, очень востребован, и Бакман им вовсю и успешно пользуется. Но очень по-своему. Типичный бакмановский ход таков: сначала он юмористически снижает контекст, а когда мы повелись на то, что это насмешка и глум, выворачивает снизу вверх, на простые, но серьезные вещи. Ха, «Икея», самое страшное место на свете, лучше умереть, чем туда таскаться, сюда идут покупать мебель, а занимаются выяснением отношений, здесь тех, кто ходит против стрелочек, ждет суд Линча, и так далее. Однако — в эту самую «Икею» тебя приведет только подлинная любовь. Ведь одно дело разделить с другим человеком жизнь. А совсем другое — шкаф для одежды…

Его героев любят, потому что у него нет плохих персонажей. Все они «добрые внутри», даже самые «на лицо ужасные» — хоть брюзга Уве, хоть мегера Бритт-Мари, хоть, если взять его трилогию про Медвежий угол, сильно пьющая и ругающаяся хозяйка бара «Шкура» и ее подопечные — местные хоккейные фанаты с криминальным настоящим… Все они люди глубоко и сильно чувствующие, искренне любящие и верные. Обстоятельства проверяют их, ставят им подножку тут и там, но в решающий момент каждый оказывается Человеком.

Ксения Коваленко, переводчик-скандинавист, главный редактор издательства «Белая ворона»

Переводила «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения», «Тревожные люди», «Медвежий угол»

Несколько лет назад я была на встрече с Фредриком Бакманом в рамках книжной ярмарки в Гетеборге — у меня сложилось впечатление, что это очень милый и даже немного домашний человек, он много и быстро говорит, обожает свою семью и совсем не кажется закрытым. Примерно каждую свою книгу он посвящает жене или бабушке, это очень трогательно.

Бакман — трепетный отец, он постоянно пишет о детях, и мне очень близки его чувства. Детские диалоги, реакции, поступки — все это невероятно жизненно и узнаваемо описано, иногда просто под стол падаешь от смеха. В его книгах много гротеска, иногда перевести буквально это практически невозможно, приходится пересочинять. Вообще перевод Бакмана — это всегда вызов, приключение и праздник!

Мои любимые герои Бакмана — супергерои, как он сам их называет. Например, бабушка, которая «велела кланяться и передать, что просит прощения». Это чистой воды гротеск, как, впрочем, и другие персонажи этой книги. В отзывах некоторые читатели пеняют на их неправдоподобность — но ведь это прием! Точно так же, как описание их реакций: конечно, человек не может в буквальном смысле закатить глаза так, что будет видно содержание черепной коробки, или от умиления разлететься на тысячу маленьких медвежат.

Еще один любимый прием Бакмана — вводить читателя в заблуждение относительно пола персонажа. И это, безусловно, одна из трудностей и прелестей перевода: в русском языке глаголы в прошедшем времени неизбежно указывают на то, о ком идет речь, а в шведском — нет. При этом все романы Бакмана в оригинале написаны в настоящем времени, а в переводе мы делаем прошедшее, иначе по-русски создается совсем другой эффект и книга становится нечитабельной. Хотя в «Бабушке» мы оставили сны, фантазии и сцены из Просонья в настоящем.

Секрет популярности Бакмана, думаю, среди прочего в том, что в его книгах есть колоссальная и безоговорочная вера в людей. У него нет отрицательных персонажей, даже те самые «плохие» на поверку оказываются либо несчастными, либо смешными. У него очень теплые и искренние книги, проникнутые любовью, пониманием и сочувствием.

Елена Тепляшина, переводчик со шведского

Переводила романы «Здесь была Бритт-Мари», «Мы против вас»

Для начала замечу, что мои коллеги уже подробно рассказали о нашем герое, добавлю просто два слова. Бакмана я всегда себе представляла немного авантюристом, а главное — человеком, что называется, без кожи. Потому что чтобы настолько попасть в нерв, надо быть до беззащитности подверженным всяким неблагоприятным погодным факторам: особенно остро чувствовать секущий ветер несправедливости, межчеловеческий холод, ледяной град деления на «правильные мы» и «неправильные вы». И всем организмом впитывать солнце любви и воду деятельного сочувствия.

Бакман пишет про всех нас, нравится нам это или нет. По этой причине, мне кажется, герои Бакмана любимы: они — зеркало. В конце концов, почти все мы немного Бритт-Мари, я — так точно. И Бакман, как бы это сказать, не стесняется откручивать эмоции на полную: если горе — то горе до невозможности дышать, все как в жизни. (Кстати, знаю читателей, которые по этой причине его недолюбливают.) А я бы хотела поблагодарить Бакмана за возможность время от времени сверять внутренний компас.

Мария Людковская, переводчик-скандинавист

Переводчик первого романа трилогии «Медвежий угол»

Прежде чем прочесть биографию Бакмана, я была уверена, что он с севера, и совсем уж не думала, что он водил фуры. Представляла себе такого типичного шведского писателя, который живет себе где-то в домике в северной шведской глуши, дисциплинированно рано встает каждый день и пишет свои книжки.

В хоккейной трилогии, с которой я работала, очень много сквозных слов, фраз, описывающих провинциальные нравы, например: «Внутри простор, а дверь на запор», «Убей, зарой, молчи», фраз вроде: «Их отличало друг от друга только одно: всё», и всяких шуточек.

Несмотря на то, что истории Бакмана очень шведские, думаю, многим читателям близки темы, которые он затрагивает, про родительство, семью, брак, про устройство общества, «маленьких людей».