Особое мнение судьи Арановского против угроз

Решение Конституционного суда (КС) по жалобе Евгения Финкельштейна на ст. 19.1 закона о СМИ, ограничивающую долю иностранцев в любом российском медиа 20% капитала, было принято 17 января 2019 г. и не стало большой новостью. Масштаб дела этого не предполагал: заявитель не требовал вообще отменить дискриминирующую статью, а суд не ставил под сомнение право законодателя вводить такие ограничения и в конце концов просто потребовал от него уточнить нормы закона.

Обстоятельства дела таковы. В октябре 2014 г. в законе о СМИ появилась та самая статья, ограничивающая права иностранцев. В мае 2016 г. партнеры Финкельштейна по ООО «Радио-шанс» продали частоту радиостанции в Санкт-Петербурге ЗАО «Русское радио – Евразия». Финкельштейн, гражданин России и Королевства Нидерландов, владел 49% капитала ООО, однако в связи с изменениями в законе о СМИ его устранили от процедуры голосования на собрании учредителей. Финкельштейн стал судиться с партнерами: проиграл в Арбитражном суде Санкт-Петербурга, выиграл апелляцию, затем вновь проиграл в Арбитражном суде СЗФО и Верховном суде и дошел до КС.

Суд принял соломоново решение. Он не отменил дискриминирующую статью, но потребовал от законодателя, во-первых, уточнить в тексте закона, что иностранец таки имеет право на участие в делах российского медиа в пределах разрешенных к владению 20%, и, во-вторых, конкретизировать, о 20% капитала каких именно юридических лиц идет речь: непосредственно владеющих СМИ (организацией с лицензией) или, например, владеющих долей в капитале одного из учредителей СМИ. Грубо говоря, суд признал, что хозяйственные права Финкельштейна были нарушены, однако ничего не сказал относительно его гражданских (читай – политических) прав.

Однако приложенное к решению суда особое мнение судьи Константина Арановского, назначенного в КС в 2010 г . президентом Медведевым, безусловно, является новостью большого политического масштаба. В более широком, чем только дело Финкельштейна, контексте это особое мнение свидетельствует о появлении в среде правоведов-конституционалистов значительной и публичной оппозиции набирающему силу «расширенному Совбезу» – сети кремлевских чиновников и руководителей ФСБ и других спецслужб, превращающихся в главную политическую силу в стране.

В блестяще написанном тексте, больше похожем на эссе философа, чем на продукт творчества российского судьи, Арановский развернул два аргумента. Первый, хоть об этом и не говорится прямо, направлен против идеи внесения кардинальных изменений в текст Конституции. Второй – против расширительных трактовок таких понятий, как «угрозы», «безопасность» и т. д., взятых пять лет назад на вооружение ФСБ и аппаратом Совета безопасности.

В марте президент Путин выступит с посланием Федеральному собранию, неизбежным образом текст должен обрисовать траекторию транзита власти до 2024 г. Фракция умеренных редакторов Конституции – ее публично представляют председатель КС Валерий Зорькин и спикер Госдумы Вячеслав Володин – исходит из гипотезы, что в 2024 г. президент Путин уйдет из Кремля. Поскольку любой следующий президент страны будет слабее Путина, нужно загодя перебалансировать политическую систему: отдать часть полномочий Госдуме, политизировать работу правительства, добавить в дизайн хотя бы декоративные элементы парламентского контроля в отношении исполнительной власти.

Партия радикалов, прежде всего аппарат Совбеза, обходит молчанием вопрос о 2024 г., предлагая совершенно иную версию корректировки Основного закона. В Конституции должна появиться национальная идеология. К уже перечисленным во второй статье «высшим ценностям» – человек, его права и свободы – нужно добавить еще несколько, максимально обобщив тот подход к пониманию интересов России, что уже заложен в Стратегии национальной безопасности.

Так или иначе, но смысл предлагаемых поправок представляет собой логический уроборос: если высшей ценностью государства является человек, то высшей ценностью человека должно быть провозглашено российское государство. Зорькин, используя в своей октябрьской статье «Буква и дух Конституции» понятие «конституционная идентичность», частично солидаризуется и с этой позицией, но утверждает, что для ее защиты достаточно сил КС.

Арановский указывает на простое обстоятельство: нельзя получить «положительную пользу» от ограничений прав, так как сама идея ограничений предусматривает, что они вводятся для избежания чего-либо, а не для приобретения. Поэтому нельзя пытаться изменить список «конституционных объектов», тех самых защищаемых Конституцией высших ценностей, исходя из соображений «пользы». Государство может и должно посадить за измену, но не может требовать любви к себе. Если же такое требование появится, это будет не просто редактура Основного закона, а радикальная смена модели правопорядка, сложившейся в России.

Второй аргумент судьи атакует идеологические основания такого понимания национального интереса: не явные, не проявившие себя угрозы не могут быть поводом как для законотворчества, так и изменения системы конституционных приоритетов. Для защиты от этих угроз, даже если мы согласимся с объективной возможностью их существования, российское государство вполне способно «действовать рискованно, грозно, расточительно и неэффективно, но без вторжения в конституционные свободы». Более того. Если мы верим законодателю, что угроза есть, хотя она и не «самоочевидна», это не означает, что по прошествии определенного времени мы не должны потребовать от него проанализировать, сбылась ли угроза, и отменить дискриминирующую норму, если не сбылась.

Оба аргумента вместе в политическом смысле означают следующее. В среде авторитетных правоведов вполне созрело понимание, что взятый после событий весны 2014 г. курс на создание оборонительного контура из системы идеологических предписаний и запретов в виде законов почти до неузнаваемости исказил российскую конституционную модель. Дальнейшее движение этим курсом невозможно без публичного признания, что Российская Федерация более не является демократическим государством.

Автор – социолог, 
приглашенный эксперт Московского центра Карнеги