По ту сторону дождя
Как и спектакли Робера Лепажа, представление Цирка Элуаз подтверждает, что театральный Квебек – полноправная часть французской сценической культуры. Именно во Франции возник “новый цирк”, соединивший трюки и клоунаду с драматическим театром. Научившийся рассказывать истории и сочинять метафоры. Оставаясь ироничным и сентиментальным, быть сюрреалистическим, играть с эмоциями и воображением.
В спектакле “Дождь” (который придумал Даниэле Финци Паска, ставивший, между прочим, знаменитое шоу для закрытия Олимпиады в Турине) даже есть специальная шутка на эту тему. На сцену выходит строгая дама и возмущенно говорит, что совершенно не понимает “нового цирка”: “Что происходит? Где логика?” Пока другая девушка пытается ее успокоить, сверху падает ботинок. “Ну вот, – кричит строгая дама. – У вас даже с реквизитом бардак!” “Да что вы! – отвечают ей. – Это тоже метафора”.
Превращение ботинка в метафору и обратно – один из фирменных приемов Цирка Элуаз, променявшего арену на театральные подмостки. Здесь постоянно обыгрывают мотив репетиции, сорвавшегося трюка: “факир был пьян, и фокус не удался”. Все артисты – непременно клоуны, самоирония входит в генетический код их мастерства. Жонглер может заехать булавой в челюсть оказавшейся по-соседству красотки. Акробат, с самым серьезным видом готовившийся к прыжку на качелях, вместо приземления на батут в центре сцены улетает за кулисы. Атлета, только что отработавшего тяжелейший силовой номер, просят задержаться и помочь утащить со сцены пианино (крышкой которого прищемили палец гимнастке). Кого-то, несмотря на отчаянные протесты, запихивают в компактный чемодан, кого-то просто роняют на пол. Комические недоразумения сопровождают самые сложные номера, и тут уже не знаешь, хохотать или ахать – артисты весь спектакль работают без страховки.
Они умеют делать свои трюки смешно – и умеют делать их нежно. Дуэт воздушных гимнасток технически виртуозен и при этом изумительно лиричен: по многоцветности эмоций он не уступает танцу.
Но и это не предел сложной театральной выразительности. До спектакля “Дождь” мы не видели цирковых эпизодов, в которых красота оборачивалась бы ощущением трагизма. А тут в одном из номеров гимнастки крутят фуэте на подсвеченных алым кусках материи, спущенных с колосников наподобие канатов или портьер, – и вдруг обвисают на этих лентах, как сломанные куклы.
Хотя эмоционально и сюжетно “Дождь” отталкивается от воспоминания, сантимента: “я помню тот ливень в детстве, когда впервые порезал коленку”. Мгновенными вспышками красоты Цирк Элуаз рисует невинность, безмятежность, утраченный рай: так за полупрозрачным занавесом с нарисованными облаками взлетает, касаясь волосами неба, девушка на качелях; так во втором действии на сцену и впрямь обрушивается ливень, и детство возвращается – играми в классики посреди лужи, футболом в фейерверке брызг; и невесомый красный мяч летит прямо в зал: лови!
И тут-то, почти чувствуя пальцами эту летнюю теплую влагу, замечаешь, что фигуры на сцене высвечены контровым светом и на водяном занавесе мечутся их тени. Что зрительный зал – Платонова пещера, на стене которой играют лишь отблески истины и красоты. А за прозрачным порогом, по ту сторону воды, находится мир, в который тебе не дано вернуться.
Или дано, но лучше помедли у входа. Не здесь, не сейчас.