Горький спьяну
“Вдаль уплывают облака”, “Гамлет идет в бизнес”, “Я нанял себе убийцу” – исчерпывающие названия фильмов Каурисмяки подобны коротким пояснительным титрам в немом кино, чью рукотворную магию и материальную природу впитал финский режиссер.
Или еще одна фраза: “Жизнь Максима Горького в детстве была очень тяжелой” (в “Огнях городских окраин” ее произносят на чистом русском). Звучит одновременно смешно и серьезно, наивно и искренне. Вот приблизительная интонация и самого режиссера, и его персонажей.
Аки Каурисмяки – один из немногих, кто умеет схватывать в кадре воздух, делать его видимым и осязаемым. Пожалуй, лишь у него да еще у Джима Джармуша герои могут молча сидеть за столом, курить, пить кофе или что-то покрепче, а в это время будут (без шуток) разбиваться их сердца – неслышно и медленно, так, что они сами того не заметят.
Сюжет “Огней”, как обычно у Каурисмяки, печально прост. Есть герой – молодой одинокий охранник в торговом центре, притесняемый на работе и мечтающий открыть свое дело. Есть героиня – обольстительная блондинка, подосланная к герою для того, чтобы украсть у него ключ от ювелирного магазина. Охранник проникается к ней доверием, влюбляется. Она получает свое и исчезает. После ограбления все улики указывают на героя. Он смиренно садится в тюрьму. А когда выходит, то видит, что возвращаться ему не к чему.
Фокус в том, что эта “психологическая драма” – вспомним отсылку к русским классикам – разыграна в форме суперусловного искусства. Фактурные, эффектные актерские лица отутюжены до состояния масок с отключенным, отсутствующим взором. В их отмороженных жестах, рефлексах проглядывает пластика марионеток. Сдержанное действие подсвечено согревающим и одновременно холодноватым светом рампы. Напряженная тишина в кадрах – герои больше молчат, чем говорят, – оттеняется любимым Каурисмяки рок-н-роллом, ностальгическим шансоном и даже советским военным шлягером “Огонек”, перепетым на финский лад.
Мизансцены фронтальны и театрализованы; как в раннем немом кино, они подогнаны под размер киноэкрана – не больше и не меньше. Типовые улицы и кафе, бары и бензоколонки, жилые помещения и салоны автомобилей напоминают “тотальную инсталляцию” – ограниченное пространство, у которого нет альтернативы. Герои Каурисмяки живут в нем с воображением и юмором, но преодолеть его они не могут даже в мечтах. Потому что слишком хорошо знают, что там, за границами, все то же самое, что и здесь. “Все города одинаковы”, как говорится в фильме. Даже поблескивающее море и портовые пейзажи обманчивы в своей романтичности и больше похожи на заградительную декорацию.
Так же иллюзорны и узнаваемые жанры, которые нужны Каурисмяки лишь для того, чтобы одновременно снизить и усилить трагизм. Атмосфера фильма нуар с ее ощущением ненадежности и разочарованности изображена тут с несвойственной этому жанру кристальной ясностью и убийственной трезвостью, когда сразу понятно, кто жертва, а кто преступник. Фиктивна и классическая хичкоковская история о человеке, обвиненном в преступлении, которого он не совершал. У Хичкока торжествует справедливость, у Каурисмяки же она отсутствует как категория. Его красавец-герой, обладающий вполне доблестной внешностью, находится в фатальном проигрыше с самого начала. А роковая женщина на поверку оказывается безвольной уборщицей в криминальном доме, которую используют точно так же, как она использует героя. Маленькие люди Каурисмяки проигрывают тем, кто еще мельче.
В мире Каурисмяки все существует в единственном числе: работа с деталями и фактурами, цветами и красками завораживает. Один бар, один магазин, один автомобиль... и даже одна-единственная улыбка на весь фильм. Множественное превращается в единичное, клишированное – в уникальное, обыкновенное – в неповторимое.
В этом единичном мире все происходит в одном ритме: даже кульминация картины практически сведена на нет. Но подлинная трагедия в том, что ничего не повторяется. В “Человеке без прошлого”, предыдущем фильме Каурисмяки, потерявший память герой начинал новую жизнь на городской окраине, в компании бомжей, живущих в мусорных ящиках наподобие персонажей Беккета, чья метафизика не чужда финскому режиссеру. Со временем герой вспомнил, что у него есть жена, работа, но не стал никуда возвращаться – или не смог вернуться. В новом фильме эта логика невозвращения доведена до предела. Пройдя через опыт одиночества и крах иллюзий, столкнувшись с предательством, обманом и невозможностью взять реванш, герой остается ни с чем. Прошлого не вернуть. Будущего нет. Только вот жизнь – и в этом то ли оптимистичная, то ли пессимистичная ирония автора – все равно продолжается.