Николай Максимов: «В провинции подставы другие», - Николай Максимов, президент «Макси инвест»

Еще позавчера Николай Максимов встречался с корреспондентом «Ведомостей» в ресторане «Сыр» на Садовой-Самотечной. Он выглядел веселым, бодрым, говорил, что не верит, что российские суды встанут на его сторону в конфликте с Владимиром Лисиным, но для него продолжение борьбы – это продолжение борьбы за свою репутацию, а еще – проверка того, в какой системе и какой стране мы живем.

– Год занимался только подсобным хозяйством. Потом в Екатеринбурге открылась товарная биржа. Я подал заявку, что хочу работать на ней. И осенью 1991 г. одна московская фирма предложила мне должность брокера. Тогда существовало две цены на любой товар: рыночная и государственная. Различались они иногда в 10 раз. И фактически весь бизнес в то время сводился к тому, чтобы купить по государственной цене – продать по рыночной. Работа на бирже дала мне это понять, и вместе с женой мы открыли свое семейное частное предприятие «НикТан» – Николай и Татьяна. Начали работать. Чем только не занимались! Первой сделкой была покупка-продажа вагона мебельной заготовки. На рынке тогда был дефицит денег, все строилось на бартере. Очень сложные цепочки сделок были. Например: мы купили на бирже 20 т свинцовых отработанных пластин, поставили их на Тюменский аккумуляторный завод, полученные аккумуляторы поставили на ГАЗ, заплатили нам «Волгами», а их уже мы продавали на рынке. Или, например, на ТМК купили трубы, поставили в Калининград на бартер за бумагу, ее поставили на кондитерскую фабрику, полученные конфеты продавали. Конечно, со временем у нас появились магазины, мебельное производство и даже база по поставке сельхоззапчастей – «Агропромсервис». Также в 1992 г. мы стали заниматься сбором медного лома и поставкой его на «Уралэлектромедь». Получаемые взамен медные заготовки мы поставляли на «Камкабель», получали катанку медную, ее уже поставляли на кабельные заводы, потом продавали кабели. В общем, занимались всем, чем могли. Кабель поставляли в том числе на Ревдинский завод по обработке цветных металлов. Во время аукциона по продаже его акций купили первые 10%. А в 1994 г. довели свою долю до контрольной. К 1996 г. мы привели предприятие в порядок и купили Ревдинский металлургический завод. С этого и началась металлургическая история. Мы начали продавать непрофильные активы и деньги вкладывать в этот бизнес. Мы выстроили сеть по вторчермету – надо было обеспечивать заводы сырьем. Она была одной из крупнейших в России. Занимались модернизацией заводов, фактически строили на их площадках новые. Когда заводы работали на мартеновских печах, рентабельность бизнеса не превышала 5%, с установкой электрических она вырастала до 30%.

– Вас какое-то время не было в России. Это было связано с уголовным преследованием?

– Нет. Почему-то сложилось мнение, что я сбежал. Наверное, потому, что кому-то это выгодно. Я не сбежал – я совершил запланированную поездку. И следственные органы я уведомил о том, что покидаю страну.

– В рамках уголовного дела вам много сейчас приходится общаться с силовыми структурами?

– Приходится, но руки не выкручивают. На среду у меня запланирована встреча с ними. В прошлом году встречался раза четыре. Переписываемся. Например, в ноябре я прописался в Ковров во Владимирской области. Решил платить там подоходный налог. Там неплохая сумма по 2009 г. получилась – хорошо заработал на акциях Сбербанка. А в Коврове мы сейчас собираемся строить завод. О смене прописки я уведомил следователя письмом. Меня же о том, что я объявлен в розыск, никто не оповещал. Узнал я об этом из газет в декабре. Но на Новый год у меня была запланирована поездка, планов я менять не стал. Поэтому уехал, о чем тоже уведомил следователя письмом.

– Куда ездили?

– В Южную Африку: в Зимбабве, Замбию, потом на Маврикий. Посмотрел на водопад Виктория, участвовал в сафари.

– Вы любите путешествовать?

– Да, очень люблю дайвинг. А также лыжи: и беговые, и горные. Катаюсь на сноуборде.

– Часто получается путешествовать?

– Раза три в год точно.

– И когда в «Макси-групп» еще работали, тоже могли себе это позволить?

– Да. И в плане времени, и в плане денег. Особенно в последние 10 лет. Я оперативным управлением в это время уже не занимался, жил в основном в Сочи.

– Расскажите, как начинали трудовой путь.

– После школы я пытался поступить в Качинское летное училище в Волгограде. Хотел быть военным летчиком. В первый год не прошел по конкурсу, во второй – по здоровью. Жесткий отбор был. Передо мной была перспектива идти в армию. Но мой дядя посоветовал мне идти работать на Уральский электромеханический завод и параллельно поступить в институт на вечернее. Он сам работал там же. Я так и сделал. Пятнадцать лет я проработал на этом заводе регулировщиком радиоаппаратуры. Много ездил по военным частям, попутешествовал по России. Мы делали системы по проверке боеготовности ракет. Параллельно я учился на электромеханическом факультете Свердловского горного института. Каждый день после работы часа по четыре проводил в институте. Отличником не был, но учеба давалась легко. Помогала и работа по специальности. После окончания института я задумался о том, как можно было бы подработать. Единственным легальным способом тогда было подсобное хозяйство. Так я занялся выращиванием огурцов. Был дом в городе Троицке Челябинской области. Двадцать соток земли, 10 из них я перекрыл теплицами.

– Прямо сами копали, сажали, пололи?

– Да, шесть лет этим занимался до 1991 г. Без отрыва от основной работы. Которую я оставил только в 1990 г.

– Когда оставили завод, чем решили заняться?

– Вы выстроили такую бизнес-империю! Как же вы решились ее продать?

– А я не продавал, я привлекал стратегического инвестора. Мне было интересно заниматься этим бизнесом, я хотел, чтобы он рос дальше. В 2007 г. компания стоила, по оценкам PwC, $4 млрд. Но при запуске даже одного из наших проектов – Березовского сталеплавильного производства эта цифра вырастала до $12 млрд. Я посчитал, что мы выиграем от роста, даже если останемся неосновными собственниками. У нас были очень масштабные планы по развитию: мы собирались строить заводы в Калуге, Воронеже, Тольятти. Мы хотели продолжать модернизацию имеющихся заводов. На все это нужны были деньги. Мы активно кредитовались. И получилось, что в 2007 г. у нас накопился долг в $1,8 млрд. Мы вели переговоры с Merrill Lynch о его реструктуризации. Уже договорились, но банк выставил нам очень серьезные ковенанты. Если мы соглашались, то привлекать новые кредиты мы уже не могли, значит, о планах развития можно было на какое-то время забыть. И я решил продать контроль кому-то из крупных металлургов, который бы и реструктурировал долг, и мог дать денег на дальнейшее развитие. Я же не планировал уйти из компании, поэтому и продал не все 100%. Я начал переговоры с Алишером Усмановым, Владимиром Лисиным, Алексеем Мордашовым, были контакты и с Александром Фроловым из Evraz.

– Вы прямо лично со всеми встречались?

– Да.

– Почему выбрали Лисина?

– У него на тот момент была самая приличная биография в бизнесе. Он никого не кинул.

– Какое он произвел на вас впечатление при личном общении?

– Очень живой, юморной человек. Он вызывает доверие.

– Когда вы поняли, что сделка пошла не так, как должна была?

– Как только я получил 7,3 млрд руб. первого платежа за контрольный пакет, я перечислил эти деньги «Макси-групп» по договору займа. Мы так и договаривались. Деньги должны были идти на инвестпроекты. Первый миллиард туда и пошел. А потом подошел срок погашения 400 млн руб. перед Сбербанком. Гасить кредиты должен был НЛМК, но он отказался. Долг опять списали с тех денег, что предоставил я. Мне это не понравилось, я вернул назад оставшиеся 5,9 млрд руб. из предоставленных мной раньше.

– Какие эмоции у вас вызвала тогда эта ситуация?

– Ну, я понимаю Лисина. В тот момент, мне кажется, он не хотел инвестировать в предприятия, пока в совет директоров не войдут его представители. Я же тоже не отказался бы от наших договоренностей. Потом начался кризис, стало понятно, что Лисин не хочет инвестировать в развитие. Я предлагал ему разделить «Макси-групп», мы встречались. Эффекта не было. А окончательно я понял, что Лисин, мягко говоря, недобросовестный партнер, в июне 2009 г., когда состоялся аукцион по выводу активов с «Макси-групп». Это было сделано, мягко говоря, некорректно, а так и просто подло. По акционерному соглашению объявление об аукционе должно было быть опубликовано в газете «Ведомости». Они это сделали в уральском приложении, где-то за месяц до аукциона. Естественно, мы об аукционе ничего не знали. Я уверен, что и тираж-то куда-то делся сразу после выпуска. Это было некрасиво.

– Не пожалели о сделке?

– О сделке – нет. О расчетах по ней – да. Я не уверен, что пережил бы кризис с компанией, у которой долг почти $2 млрд. Лисин был тогда единственным крупным металлургом, у кого были свободные деньги.

– Какой была ваша реакция, когда поняли, к чему все идет?

– Я сильно обрадовался, что увидел истинное лицо человека. Если до этого все можно было списать на споры акционеров, недопонимания, то тут я понял, что все серьезно. Сначала Лисин казался приятным, юморным человеком. Он вызывал доверие, хлопал по плечу, говорил: что же мы так долго с тобой обсуждаем это соглашение, мы же вместе работать будем, мои люди будут заниматься финансами и сбытом, а ты будешь строить новые заводы. Я из провинции. Я за эти три года много понял о том, что такое федеральный бизнес, что такое крупный бизнес.

– То есть в провинции такого бы не случилось?

– Там если и есть подставы – такие: за продукцию заплатил, а ее не поставили, ну обанкротилось предприятие. Для России это нормально.

– Вам самому приходилось с партнерами по бизнесу поступать где-то некрасиво?

– Нет.

– То есть вы – честный бизнесмен?

– Я бизнесмен с совестью. Поэтому мне не страшно сидеть здесь с вами и разговаривать. Я сюда доехал на метро.

– Вы спокойно говорите о конфликте с Лисиным. Это внешнее спокойствие? Вы вообще эмоциональный человек?

– Я живой, но не могу сказать, что я слишком веселый. Я серьезный, но воспринимаю все позитивно. Я больше верю, чем не верю. Может, у меня поэтому все и получается – я верю, значит, меньше боюсь.

– То есть вы доверяете интуиции?

– Да. Я занимаюсь голодовками, это сильно развивает интуицию. Не так много примеров в мире, чтобы взять и так просто создать бизнес стоимостью в $2 млрд практически с нуля.

– «Форбс» оценил ваше состояние в 2009 г. в $950 млн. Вы согласны с этой оценкой?

– За 2009-й – да.

– А сейчас?

– Я не хочу говорить об этом. «Форбс» считал мое состояние, исходя из стоимости акций Сбербанка, которые тогда принадлежали мне. А акции – они то растут в цене, то падают. В 2009 г. я занимался игрой на бирже и работал с плечом. Брокерами были ВТБ, «Ренессанс», «Тройка», «Уралсиб».

– А играя на бирже, на чем основывались – на интуиции?

– На здравом смысле, интуиции и на вере. Вере в то, что ты веришь, что Россия рано или поздно выйдет из кризиса.

– Вы все 5,9 млрд руб., полученных от продажи акций «Макси-групп», вложили в акции?

– Нет, часть денег я выплатил жене. В 2005 г. мы развелись с ней официально, и только после продажи пакета НЛМК я с ней смог рассчитаться окончательно. У меня были и другие, личные долги, я по ним тоже рассчитался. А на бирже я играл и раньше. И в 2008 г. я сначала много потерял на обвале рынков.

– Вы были крупнейшим частным акционером Сбербанка. Почему выбрали эти бумаги?

– Это просто вложение денег. В 2008 г. у меня были акции не только Сбербанка. Были акции ВТБ на $150 млн, «Норникеля», других компаний первого эшелона. В начале 2009 г. у меня остался практически только пакет в Сбербанке. Сбербанк – потому что там Греф. Под его руководством банк будет развиваться. Стоимость моего пакета доходила до $2 млрд. У меня был большой пакет Сбербанка. Писали про 1%, но вместе с компаньонами наш пакет достигал 3,6%.

– Компаньоны приобретали акции на ваши деньги?

– Компаньоны – это очень близкие люди. Не суть важно.

– Может быть, вы покупали и акции НЛМК?

– Нет. У меня была такая идея, была возможность купить довольно крупный пакет, но я не стал. Ликвидность у них низкая.

– Сейчас у вас есть инвестиции в ценные бумаги?

– В 2010 г. я продал все акции.

– Почему? Чтобы не арестовали?

– Ну, может быть.

– Арест накладывался на ваши счета и на акции? Какой пакет акций Сбербанка арестовали?

– На $200 млн. Из-под ареста ничего не продано. Но это не мои акции уже. У меня сейчас нет акций ни арестованных, ни просто акций. Сейчас я продолжаю заниматься акциями, консультирую, скажем так. Но на меня бумаг сейчас оформляться не будет. Но я слежу за рынком, консультирую. Я бы продолжал играть, если бы не было ареста. А сделки делал крупные – в один день мог на $200 млн акций Сбербанка купить, в другой день на такую же сумму продать.

– Вы вообще игрок по жизни?

– Игрок, только, понимаете, не ради денег. В карты играю, но не на деньги. На деньги когда играю – мне не везет. В дурака играю. Я не считаю себя азартным человеком ради денег. Ради идеи – да.

– Как думаете, когда закончится ваш конфликт с НЛМК?

– После решения Международного коммерческого арбитража. Это будет в конце февраля. Лисин должен отдать мне долг. Последний раз я виделся с Лисиным в декабре 2009 г. Он меня пригласил, говорит: видишь, кризис, акции НЛМК упали в цене в 10 раз, ты перепиши на меня все бесплатно. Ты же, говорит, понимаешь, что мне выгоднее заплатить судьям, чем тебе. Я ему сказал: поступайте, как считаете нужным. Разговор длился всего пять минут.

– История с НЛМК не разочаровала вас в бизнесе?

– Российский бизнес очень прибыльный, поэтому как бизнес история меня не разочаровала, а правила игры удивили. На Урале я не знал таких гримас. И все-таки я планирую проработать в российском бизнесе еще 20 лет.

– А в зарубежные активы инвестируете?

– Нет.

– А недвижимость за рубежом у вас есть?

– У меня нет.

– А где хотели бы приобрести?

– С тем чтобы жить – не хотел бы [нигде]. Недвижимость привязывает, а я хотел бы попутешествовать, пока есть такая возможность. Есть у меня в Сочи дом. Даже не у меня, а у близких мне людей, так вот я думал, что буду там жить, а сейчас понимаю, что нет. Я построил дом под Екатеринбургом, под Москвой, под Сочи. Но буду продавать. Раз мало бываю в этих местах, зачем иметь там недвижимость?

– Как вообще родилась идея строить мини-заводы?

– В 1999 г. я поехал на Молдавский металлургический завод и увидел там мини-завод. Тогда и принял решение идти по этому пути. Главный инженер с молдавского завода в 2002 г. приехал к нам в Екатеринбург и построил нам заводы.

– Год назад вы обещали, что построите еще два завода.

– Такие планы есть. $80 млн уже инвестировали в эти проекты, будем строить под Ковровом и в Татарстане. Этим летом приступим к первой фазе строительства, а запустим – когда будет конъюнктура. Это будет понятно в следующем году. Пройдут выборы, будет ясен политический вектор, экономический. Рассматриваем площадку в Рязани под третий завод.

– Почему решили строить завод в Татарстане?

– В Татарстане нет своего металлургического завода, а потребление большое.

– Помимо мини-заводов есть идеи, чем заняться?

– Нет. Завод мне понятен. Я этим занимался последние 10 лет – мне это понятно.

– Каков ваш прогноз относительно уголовного дела, заведенного против вас?

– Пока рано об этом говорить, ищут доказательства. Пока следствию пришлось столкнуться с фактами, что обвинения, выдвинутые против меня, не имеют под собой оснований. Меня обвиняют в выводе из «Макси-групп» 5,9 млрд руб. Это был заем, который я предоставил компании и вернул себе. Если бы деньги были выведены, это было бы отражено как убыток в отчетности. На очной ставке гендиректор и нынешний бухгалтер засвидетельствовали, что этого не было. Значит, либо я не выводил этих денег, либо новое руководство «Макси-групп» обманывало налоговую. Многое высасывается из пальца.

В «Макси-групп» еще при мне работал один менеджер, потом он перешел в ТМК, к нему полтора года назад пришел человек, представился сотрудником ФСБ, просил помочь найти, к чему можно прицепиться, чтобы зацепить меня. Он отказался. На следующий день его уволили.

– Обиды на Лисина нет?

– Я просто доверился больше, чем нужно было. И кто в этом виноват? Я. А он просто злоупотребил доверием, не устоял перед искушением воспользоваться деталями соглашения, которое я подписал и которое давало ему возможность не заплатить мне и предъявить мне претензии. (По словам представителя НЛМК, все высказывания Максимова о Владимире Лисине являются клеветой и нацелены на давление на судебные и следственные органы).

– У вас большая семья?

– У меня три ребенка. Две дочери от первого брака. Старшей 31 год. Она окончила Свердловский юридический институт, работала в банке. Сейчас родила, воспитывает сына. Младшей – 21, учится в Англии в Лондонской школе экономики. В этом году заканчивает, хочет работать в финансовой компании. Любовь к финансам, наверно, привила им мать. Она какое-то время работала председателем правления Связьсоцбанка, который мы купили в 1998 г. Она юрист по образованию. Младшему моему сыну восемь лет. Он пошел в школу в Англии.

– Вашей гражданской женой называют Оксану Озорнину. Это так?

– Нет. Мы партнеры по бизнесу. Но у нас есть общий сын. Я пять лет встречаюсь с другой девушкой.

– Вы пытались влиять на жизнь детей? Советовали, кем им стать?

– Нет, дочки – это члены другой семьи. Многое в их жизни будет зависеть от мужчины. А младшему сыну пока рано что-то советовать. Лет через 20 сам решит, чем будет заниматься.

– Вы бы хотели, чтобы он занимался бизнесом в России?

– Это будет его выбор. Бизнес – это творчество. Это разноплановое общение, вопросы, взаимоотношения.

– Вы много времени уделяли детям?

– Нет. В детстве старших детей я очень много работал. Но я считаю, что не обязательно проводить вместе с ребенком много времени. Гораздо лучше показать своим примером, как нужно делать.