Режиссеры поставили крест

Лучше прочего смотрелась почти пустая сцена Felsenreitschule (самый большой из фестивальных залов, где когда-то была школа верховой езды), расцвеченная яркими пятнами пышных костюмов, в опере Гуно «Ромео и Джульетта» в постановке американца Бартлета Шера. Но музыкальная сторона была намного сильнее. Два дебютанта стали открытием фестиваля. Молодой дирижер из Канады Янник Незет-Сегюн отличился пламенным темпераментом и раскованным, импульсивным жестом. А роскошное, гибкое и стабильное сопрано Нино Махаидзе (заменившей Анну Нетребко, для которой делался проект, в партии Джульетты) идеально гармонировало со страстным вокалом Роландо Виллазона (Ромео).

Музыкальное исполнение на высоте, а театральное решение вызывает оскомину: эту ситуацию мы уже не раз описывали на примере зальцбургских спектаклей. В этом году устроители фестиваля сделали ставку на два оперных названия: «Герцог Синяя Борода» Белы Бартока и «Русалка» Дворжака. И в обоих случаях ожидания не оправдались.

От Йосси Вилера и Серджо Морабито, десятилетиями работающих в связке «режиссер – драматург» (их «Норма» идет и в Москве), ожидали спектакля рафинированного и интеллектуального. А получили – выморочный и раздражающе неорганичный. Он вял и холоден, как мокрый русалочий хвост.

Гуманистический пафос оперы Дворжака – стремление Русалки стать божьим созданием – переведен в физиологическую плоскость. Намеки на духовный, более того, клерикальный подтекст рассыпаны неловко и невпопад: назойливо лезущий в глаза неоновый крест висит в диванной прибрежного борделя, где сестры-русалки под присмотром бандерши-Ежибабы листают глянцевые журналы.

В спектакле нет луны, под которой Русалка (Камилла Нилунг) поет свою мечтательную арию. И нет ощущения призрачности, двумирности – а это структурно-смысловая ось, обозначенная Дворжаком в музыке оперы. Но в мягкой, играющей легкими бликами игре Кливлендского оркестра волшебство, поэтичность и романтизм были выражены так чудно! Франц Вельзер-Мёст – дирижер деликатного, утонченного слышания – разграничивал эти два начала отчетливо и ясно: плотное, земное, напитанное фольклорными источниками звучание – и надмирное, бликующее переливами арф. Слушая кливлендцев, хотелось закрыть глаза и не глядеть на сцену: более тотальное, роковое, чудовищное несовпадение видимого и слышимого трудно было себе представить.

Оторопь, переходящую в недоумение, вызвал и спектакль «Герцог Синяя Борода». Красочные, сделанные под наивное искусство декорации Даниэля Рихтера были действительно красивы. Но долгие диалоги деловито снующей по сцене Юдит (Мишель Де Янг), наряженной в униформу медсестры, и увечного, одноглазого паралитика Герцога (Фальк Струкманн), прикованного к инвалидному креслу, развивались утомительно однообразно (режиссер – Йохан Зимонс). И в этом спектакле музыкальная составляющая оказалась глубже, выразительнее и философичней. Потому что за пультом венских Филармоников стоял Петер Этвош: замечательный дирижер и композитор, досконально знающий и любящий музыку Бартока – как-никак они соотечественники.

Музыка и исполнение практически во всех спектаклях явно перевешивали по яркости, глубине и рельефности впечатлений собственно театр. В смысле музыкального качества Зальцбург, слов нет, держит марку. Но по части режиссерских работ планка снижается год от года. Во всяком случае, в оперных постановках.

Зальцбург