«Три сестры» на языке глухих показал фестиваль «Территория»
Формальный прием в новосибирском спектакле Тимофея Кулябина оказался содержательным
Еще только приступая к работе над спектаклем, Тимофей Кулябин вспоминал, как его педагог Олег Кудряшов рекомендовал студентам «в ближайшие лет двадцать» не обращаться к Чехову. Вполне резонно предполагая, что молодым режиссерам будет непросто найти что-то новое в его пьесах. Кулябин и не думал противиться совету. До тех пор, пока не увлекся идеей поставить спектакль без слов, а чуть позже – сделать это с помощью языка глухонемых. Выбор языка сам подсказал название пьесы.
«Три сестры», где люди «целый день говорят, говорят», но не слышат друг друга, дает благодатный материал для такого решения. Плюс естественно возникающая параллель с сегодняшним днем, когда мы активно вовлечены в виртуальное общение, но постепенно утрачиваем способность слышать и понимать тех, кто рядом. В спектакле полно узнаваемых атрибутов современности: Федотик фотографирует всех с помощью палки для селфи, Маша и Вершинин втайне обмениваются sms («Трам-там-там!» – «Тра-та-та!»), Тузенбах развлекает Ирину видеороликами.
Хотя «глухотой» у Кулябина страдает не только современность, но и весь ХХ в. – во всяком случае, на это указывают костюмы героев, в которых сегодняшние джинсы и пиджаки мешаются со свитерами из 1960-х и блузками 1900-х.
Кулябин и обиженные
Имя Тимофея Кулябина после скандала с новосибирским «Тангейзером» стало известно далеко за пределами театрального сообщества, так что приезд в Москву «Трех сестер», поставленных в новосибирском театре «Красный факел», был одним из самых ожидаемых событий фестиваля. Даже неинтересно гадать, оскорбится ли теперь кто-нибудь за Чехова: обиженных стало так много, что подобная реакция начинает казаться рутинной.
Но сводить содержание спектакля исключительно к всеобщей «глухоте» было бы поверхностно. Как и объяснять выбор языка вторжением театра в сферу социальной помощи и ответственности (такие проекты для различных групп людей с физическими особенностями сегодня нередки). Весь текст «Трех сестер» актеры «Красного факела» выучили на жестовом языке, что делает его понятным слабослышащим людям (есть также субтитры). Но социальная составляющая – лишь дополнение, а не самоцель.
Очевидно, что использование языка жестов – прием слишком сильного воздействия, чтобы быть просто формальным. Но чтобы понять, для чего он нужен, необходимо представить пространство спектакля.
Художник Олег Головко сделал дом Прозоровых похожим на «Догвилль» фон Триера: границы комнат обозначены четкими линиями и предметами мебели, стен нет. Зрители одновременно видят все, что происходит у Прозоровых. Мало того, зрительные ряды располагаются прямо на сцене, актеры играют на расстоянии вытянутой руки.
Таким образом, Кулябин настойчиво переносит акцент с текста на тело. Не столько интерпретируя хрестоматийный сюжет, сколько изменяя способ его восприятия зрителями. В спектакль включаешься всеми органами чувств, боясь упустить малейшую деталь. Любое движение – падающая вилка, ломающийся стул, вращение волчка – приобретает статус события. Отказ от произнесения текста обостряет все прочие способы коммуникации – зрительные, тактильные, сенсорные.
От такого соприсутствия, сопричастности, почти соучастия в действии не слишком комфортно. Но этот физически ощущаемый неуют и определяет силу зрительской эмоции. Дело оказывается не в том, как режиссер трактует чеховскую историю, персонажей и их отношения. А в том, что зрителя подключают к знакомому сюжету иным, непривычным способом. Уничтожая звучащую речь (которая в спектакле обычно и воспринимается как собственно текст, а значит, и смысл), Кулябин максимально сокращает дистанцию между публикой и пьесой, переживаемой уже не остраненно, но как нечто действительно происходящее здесь и сейчас. Это уже не иллюзия, а совместный опыт, который нам предложено разделить с чеховскими героями. Мы знаем их так давно, что почти забыли, а Кулябин напоминает: они живые, они как вы, слышите?