Пять бисов на прощанье

Концерт Григория Соколова в Киле вызвал ажиотаж: зал был переполнен, кое-где слышалась русская речь. Пианист оставил неизгладимое впечатление: стоячая овация и пять бисов – мазурки, вальсы Шопена и поэма Скрябина напоследок – свидетельствовали о том, что ему удалось-таки пробить коросту равнодушия.

Теория знает, что контекст для восприятия искусства не менее важен, чем текст. Унитаз, помещенный в пространство выставки, немедленно превращается в произведение искусства, а комплексное впечатление от посещения Эрмитажа в равной степени состоит из созерцания полотен Рембрандта и тактильных ощущений от холодка дверных ручек, наблюдений за толпой и препирательств со смотрительницами. Так же и процесс исполнения музыки зависит от контекста: интерпретатор погружен в атмосферу зала и реагирует на нее.

В этом смысле у Соколова выдался нелегкий вечер. Публика была рассеянна и расположена к кашлю более обыкновенного. Уродливый сарай, именуемый концертным залом, был темен, приземист и душен. Пианиста обсели со всех сторон, вкруговую: ни тыла, ни дистанции с залом. К тому же обыкновение Соколова затягивать выход не рождало благоговейного ожидания, как в родном Петербурге, а только смешило публику.

Наконец Соколов появился, скорым шагом прошел к «Стейнвею» и заиграл Моцарта. Сразу же отличился, не вполне конвенционально сыграв украшение в теме фа-мажорной сонаты, – и рассыпался частыми бисерными трелями. Две фа-мажорные сонаты – KV 280 и KV 332 – Соколов преподнес перфектно, но сухо, будто мысли его витали далеко. Право, Моцарт разочаровал: было скучновато. От Соколова всегда ждешь откровения – и обижаешься, когда его не случается.

Реванш был взят во втором отделении. Интерпретация Соколовым 24 прелюдий Шопена оказалась эффектна, целостна по замыслу и по-театральному драматична. Цикл был сыгран благородно, нисколько не вычурно, порою блистал перлами высокой музыкальной риторики. Вот в такие моменты понимаешь, что пианизм Соколова – особой породы. Он иногда умудряется так преподнести затертые до дыр вещи, что ты с изумлением вновь открываешь их красоту – и радуешься вернувшейся свежести восприятия.

Попутно Соколов продемонстрировал в Прелюдиях свои экстраординарные виртуозные возможности: роскошь перламутровых пассажей, невообразимую беглость пальцев, точность артикуляции. И зал затих: перестал шуршать фантиками, а потом взорвался. Все жаждали музыки, еще и еще. Соколов оказался щедр: преподнес публике Киля пять бисов в подарок. Киль