Суть дела: «Мы стоим перед выбором»

Уверен, что кризис для мировой экономики еще не преодолен. Очередные его проявления известны. Это и сохранение опасности долгового кризиса, и неопределенность в вопросе с прохождением ведущими странами бюджетной консолидации, масштаб которой для некоторых из них может составить от 3–4% до 8% ВВП. Причем это ведущие, развитые страны. Несомненно, пройти этот путь им нужно, иначе негативное влияние их экономик на мировую экономику усилится.

Еврозона сейчас в очередной раз проходит тест на устойчивость, связанный с событиями в Ирландии. Очевидно, что это не последнее испытание: уровень производства, доходы бюджета пока не вернулись на докризисный уровень, поэтому мы не можем сказать, что находимся на устойчивом пути развития.

Правильнее согласиться с главой Европейского центробанка Жан-Клод Трише, заявившего, что мы находимся перед «трезвым десятилетием».

Скорее всего мировая экономика в ближайшие годы будет показывать низкие темпы роста, потому что такие кризисы, как этот, должны вызвать структурные изменения в экономике и регулировании будь то национальных, будь то мировых рынков.

Поскольку сейчас мы имеем дело с кризисом глобальной экономики, наша задача – выработать методы регулирования, которые предотвратят дальнейшее усиление симптомов кризиса. Это задача не на один год, к ее решению уже приступила «Большая двадцатка», и по мере ее продвижения мы сможем понять, реально ли удержать мировую экономику и найти новые факторы роста.

ЧТО БУДЕТ С НАМИ

Говоря о ситуации в России, следует отметить, что мы еще не преодолели ключевые диспропорции в экономике. Наша зависимость от нефти усилилась: она обеспечивает доходы и расходы бюджетной системы, выполнение всех наших основных функций в большей степени, чем когда-либо. Это вызвано как достаточно высокими текущими ценами на нефть, формирующими поступления в бюджет, так и использованием ранее накопленных нефтяных средств в виде Резервного фонда. Использование нефтегазовых доходов достигло беспрецедентно высокой величины: если до кризиса в 2008 г. мы тратили примерно 6–7% нефтегазовых доходов на расходы бюджетной системы, то сейчас – 13–14%.

Говорить о полном восстановлении реального сектора преждевременно.

Несмотря на то что уровень промышленного производства вышел на докризисный, некоторые сектора, такие как машиностроение, показывают минус 20% от докризисных показателей. Чуть лучше, чем до кризиса, чувствует себя сейчас сельское хозяйство, а строительство и металлургическое производство еще не вышли на докризисный уровень – объемы производства в этих отраслях на 8% ниже, чем до кризиса. Все эти показатели пока не позволяют нам чувствовать себя абсолютно уверено. Самое же главное – факторы развития экономики, работавшие до кризиса за счет высоких цен на нефть, притока краткосрочного капитала, сейчас не работают и не будут работать в ближайшие годы. Надо отметить, что мы и не хотели бы на них опираться.

ОСНОВНЫЕ РИСКИ

Самая главная опасность для России сейчас – успокоиться тем, что наш большой резерв помог смягчить кризис, привыкнуть к новым уровням зависимости от нефти и ждать того, что экономика в этих условиях будет расти.

Ключевые дисбалансы в экономике России усиливаются за счет негативных демографических тенденций. Мы пока выполняем социальные программы и обязательства не только реструктуризации и оптимизации расходов, но прежде всего за счет увеличения налогов. А это дополнительная нагрузка на бизнес и дополнительное уменьшение возможностей инвестиций частного сектора.

Понятно, что здесь мы всегда взвешиваем, что сейчас важнее. И правительство, и президент, и парламент убеждены, что поддержка социального сектора в виде повышения пенсий, сохранения уровня социальной защиты, достигнутого до кризиса, являются необходимыми. Это политический выбор, и, как мы считаем, это сбалансированный выбор. Тем не менее дискуссия продолжается.

Позволю себе маленький экскурс во времена Великой депрессии, которая, как один из крупнейших кризисов, привела к суммарному падению ВВП США с 1929 по 1933 г. на 29%. Реальные доходы населения за эти годы упали на 28%, а безработица достигала 22%, что было особенно болезненным для страны. В нынешний кризис созданный мировой экономикой уже в последние годы инструменты позволили смягчить прежде всего социальные проблемы. Правительства сумели сохранить возможности для возобновления роста, который мы сейчас и наблюдаем. То есть мы не допустили более серьезного падения ВВП. Это достигалось разными методами. Прежде всего монетарной политикой центральных банков, большими фискальными пакетами государств, наращиванием государственного долга.

На сегодня решены какие-то краткосрочные задачи в борьбе с кризисом. В целом это позитивно сказалось на социальным самочувствии, на рабочих местах. Все же сегодня мы еще не знаем всех ответов на вопросы, поставленные кризисом, – как мы сможем поддержать экономику, с какими новыми решениями по регулированию мировой экономики мы должны выйти из кризиса. Тем не менее уже совершенно уверено можно сказать, что такие дисбалансы, какие сложились до этого кризиса, необходимо предотвращать. Это должно быть коллективной политикой многих стран. Большая двадцатка уже посвящает этому свою работу и принимает соответствующие ключевые документы. Среди таких совместных коллективных решений – снижение уровня дефицита бюджетов к 2013 г. в два раза по сравнению с кризисными. В Евросоюзе даже разрабатывают санкции для стран, которые не выполнят эту задачу. Стабилизация после 2016 г. уровней государственного долга – тоже решение «Двадцатки». Далее необходимо решить проблему валютных войн. Они являются одним из признаков современной ситуации и кризисного развития.

Совершенно очевидно, что мы находимся на пути выработки решений по регулированию мировой экономики. Подготовленный за последнее время инструментарий позволит в будущем сдерживать рецессии и кризисы. Монетарные власти теперь, может быть, более четко понимают границы перегрева в экономики, которые могут стать опасными для нее. Мы понимаем, что кризис из финансового сектора может переходить в экономический. Мы видим, что дисбалансы в фискальной сфере дефицитов бюджетов могут вызывать дефицит текущего счета и дефицит платежного баланса. Нам необходимы более гибкие курсы, которые смягчают дисбалансы. Все это будет более глубоко изучено и более четко описано в ближайшие годы в виде рекомендаций для правительств.

Именно из-за дисбалансов в экономике Россия в период кризиса столкнулась с более значительным падением некоторых показателей, чем отдельные страны. Речь идет о неразвитости институтов, неразвитости рынков, нашей зависимости от нефти. От примерно 5–6% профицита в 2007 г. при цене на нефть $70 за баррель мы перешли к такому же дефициту при цене на нефть около $70 в период кризиса. Фискальный разрыв у нас составил 12% ВВП. Для некоторых ведущих стран он тоже был высокий. Для стран Организации экономического сотрудничества и развития в целом он составлял примерно 2–3%, хотя, например, в США и Великобритании также достигал высокого уровня – 8%. Очевидно, что Россия сохраняет высокую зависимость от внешних факторов, страдает от недостаточной структуры внутренней экономики, поэтому нам необходимо принимать более смелые решения в сфере структурных реформ.

Мы уже проводили самую агрессивную антикризисную политику. Объем нашего антикризисного пакета по методике МВФ доходил до 4,5 % ВВП в 2009 г. и до 5,3% – в 2010 г. В США эти цифры составили 1,8% и 2,9% соответственно, т.е. существенно меньше. Нам потребовались значительно большие резервы, чтобы смягчить кризис и выйти сегодня на общий путь роста.

До кризиса мы создали Резервный фонд, позволивший нам пройти кризис. Сегодня, кстати, стало популярным создавать такие фонды. Евросоюз теперь создает стабилизационный фонд с участием МВФ. Это их очевидный вывод их кризиса.

В зависимой от нефти России мы должны вернуться к фискальным правилам, ограничивающим ненефтегазовый дефицит бюджета. До кризиса такие правила были жестко закреплены в Бюджетном кодексе. Перед кризисом мы планировали за переходный период перейти от 6% нефтегазового трансферта к 3,7–4% трансферту, т.е. к такому дефициту, который покрывается нефтяными доходами и заимствованиями. Перед кризисом мы исходили из среднегодовой мировой цены на нефть в $50 за баррель. В постоянных ценах мы должны будем иметь нефтегазовый трансферт на уровне не более 3,7%. Сегодня же, напомню, он составляет 13,9%. Нам необходимо снова опуститься до уровня, как минимум, 4,5%. Думаю, что к весне 2011 г. мы представим такие предложения на новый бюджетный цикл начиная с 2012–2014 гг. Я считаю такой переход необходимым фактором устойчивости экономики России в ближайшие годы. Это наш основной урок из этого кризиса.

ПРОБЛЕМА ВЫБОРА

Главное событие следующего года, имеющее прямые экономические последствия, – выборы в парламент. От того, кто туда будет выбран, с какой политической платформой и экономическими предложениями, будет зависеть, как мы будем жить в последующие годы. Есть ли другие варианты ответа? Думаю, есть. Поясню почему. Знаете, когда цена на нефть высокая, деньги легкие, и их можно раздавать, то в общем мало имеет значение, какая у вас экономическая платформа. Вы находитесь в состоянии «управляемого благосостояния». ВВП на душу растет из-за таких цен, такой добычи, такой мировой ренты. Федеральный бюджет РФ вырос в реальном выражении более чем в четыре раза, почти в пять раз по расходам. Соответственно, зарплаты в среднем по стране тоже вышли на более высокий уровень, причем их рост опережал производительность труда. В таких условиях очень легко делать красивые жесты. Сейчас же, когда таких финансовых ресурсов не будет, надо будет выбирать.

Позволю себе порассуждать на тему того, что можно считать консервативной традицией консервативной партии. Консервативная традиция возникла из защиты ценностей индивидуализма в части экономики, в части конкуренции, поддержки предпринимательства и минимизации роли государства. Когда Великая депрессия создала крупные проблемы, то Рузвельт усилил государственное регулирование. В этом его все обвиняли. Его антикризисная программа предполагала существенное усиление государственного регулирования в самых разных сферах – от рынка труда до финансового рынка. Потом созданная Рузвельтом модель с некоторыми изменениями работала 30-40 лет. Идеологом этой экономической политики был Джон-Мейнард Кейнс, который закрепил эти подходы.

Рейган и Тэтчер в 80-е гг. ХХ в. как раз изменили мировую тенденцию. Снова стала популярной приватизация, снижение налогов, уменьшение расходов и влияния государства, всемерная поддержка духа предпринимательства. Тэтчер в то время говорила, что не знает, что такое интересы государства, а знает, что такое интересы человека, интересы семьи. Она возрождала дух предпринимательства и выводила Англию из числа второсортных стран, где чиновников называли казнокрадами, где экономика не была структурирована. Она провела, по сути, революцию, она сформировала современную Англию.

Сейчас мы стоит перед выбором. Хотим ли мы поддерживать консерватизм в том виде, в каком он традиционно сложился? В Европе сегодня более чем в 20 странах у власти находятся консервативные партии. Начиная от Саркози, Меркель и Берлускони. Или мы будем поддерживать консерватизм в другом, в нашем российском смысле? Консерваторами в период перестройки называли тех, кто был за сохранение социалистической модели. Конечно, эти термины условны, всегда надо учитывать особенности государственных, политических систем. Но дело не в этих терминах, а в том, какую мы хотим проводить политику. Когда говорят, что сегодня свободный рынок себя дискредитировал, не смог справиться с этим кризисом и теперь нужно усилить государственное регулирование, то я с этим не согласен. По данным Организации экономического сотрудничества и развития, роль государственного сектора в нашей экономике раза в четыре выше, чем в США или в Европе. У нас пока другая проблема – высвобождение предпринимательской инициативы, преодоление барьеров.

У консерватизма главным принципом всегда была жесткая, сильная правовая система, способная защитить предпринимателей, обеспечить сильный объективный арбитраж. Мы только начинаем понимать, что не нужно государству определять, что делать и как лучше распределить усилия предпринимателям, чем им лучше заниматься. Предприниматели обеспечат прогресс и прорыв в отдельных отраслях. Даже в тех, в которых государство и не предполагает заранее. Поэтому без финансовой подпитки, которая была в последние годы, нам придется делать более жесткий выбор. Мы в период кризиса повышаем пенсии, повышая налоги, и, когда другие страны снижают расходы на оборону, включая США, мы предполагаем их увеличение. Это говорит о том, что мы не вполне следуем консервативной традиции, а усиливаем роль государства. Это наша политическая ситуация и наш выбор. Думаю, он будет подтвержден и в следующем году.