То, что нам надо
Пьеса, которую Островский в 1876 г. написал к бенефису своего друга, замечательного актера Николая Музиля, поначалу называлась "Наливные яблоки". Золотая осень, яблоневый сад, милое авторскому сердцу Замоскворечье: постановщикам словно бы предписываются сочные краски и бодрость общего тона. Однако режиссер Сергей Женовач и художник Александр Боровский сразу же преподносят зрителю сюрприз: основной цвет в их спектакле серый.
Прямоугольный двор обнесен глухим забором в полтора человеческих роста. Равнодушное, заволокшееся небо: солнце еле-еле пробивается сквозь белесое марево - не светит, а обозначает свое присутствие. Низкие скамейки без спинок, садовая стремянка, прислоненные к забору грабли. Похмельный садовник Меркулыч (Александр Клюквин) наступит на них при первом же своем появлении, и это слегка разрядит нерадостную атмосферу.
Купеческое житье-бытье утратило яркость и контрастность: прежний кураж выветрился и из плутовства, и из самодурства, и из бескорыстного правдоискательства. Чувства поостыли даже у влюбленных девушек: они больше не бросаются в воду, как в "Лесе", и не уходят из дому, как в "Горячем сердце". На запальчивый вопрос Поликсены (Ирины Леоновой): "А что меня удержит? " - рассудительная Мавра Тарасовна (Евгения Глушенко) ответит: приданое богатое. И спокойно вернется к своим делам. Домом и домочадцами она правит властно, но без всякого пафоса - по привычке. Впрочем, "жизнь в сером свете" у Островского - совсем не то же самое, что чеховская скука однообразных будней. В мире Островского не бывает скучных историй, не случается скверных анекдотов, и серость здесь особая - не мышастая, а, как сказали бы современницы драматурга, "гри-де-перлевая" - с жемчужным отливом. Она чутко вбирает оттенки: розовеет на восходе, смешивается с синевой на закате. Тонкие световые перемены в спектакле происходят почти незаметно - тем и замечательны.
За последние 10 лет в театре Островского проявились и утвердились основательно забытые свойства: пленительная тонкость, живое сочувствие к персонажам, спокойное и улыбчивое человеколюбие. Это в первую очередь заслуга Петра Фоменко и его учеников, из которых Сергея Женовача следует выделить особо. Еще в "Пучине" (сезон 1992/93) он ухитрился наделить аборигенов пресловутого "темного царства" неоспоримым обаянием - так, что слова мелкого чиновника и большого плута Переяркова: "... во-первых, Замоскворечье - моя родина, а во-вторых, у нас промежду собой нежность есть" - зазвучали вдруг с трогательной серьезностью. Обманы, дрязги, свары - это само собой, а нежность все-таки есть. Даже если жизнь в основном состоит из свар и обманов - как в Театре на Малой Бронной, который Женовачу пришлось покинуть. Другой бы обозлился, но Женовач этого не умеет. В Малый театр он принес с собой нерастраченный запас нежности и доброжелательства: в театре это оценили по достоинству. Ставя "Горе от ума", он без труда нашел общий язык со "стариками". В том спектакле у Женовача не получилось выстроить полноценный актерский ансамбль ("старики" опытно и беззастенчиво переигрывали всех молодых), но ему удалось пробудить стремление к равноправному партнерству, доказать его выигрышность. "Правда - хорошо, а счастье лучше" в этом смысле - безоговорочная победа режиссера. Евгения Глушенко, Людмила Полякова (нянька Филицата), Василий Бочкарев (отставной унтер Грознов) блистают в спектакле, никого не затмевая и затмить не стараясь. Куда только девался бессмертный дух актерской ревности! Артистам Малого театра привычно играть яркие и цельные характеры; Женовач осознанно выбирает пьесу, где колорит стусклен, а о цельности можно говорить разве что применительно к персонажам второго плана (Глеб, Филицата). Девушка Поликсена, как и большинство молодых героинь Островского, наделена "горячим сердцем", но при том она капризная и балованная купеческая дочка с претензиями на образованность. Мавра Тарасовна отчасти напоминает Марфу Кабанову из "Грозы", но нрав у той был куда круче, а жизненные правила - тверже. Даже бравый унтер Грознов, всеобщий благодетель и русский бог из машины, - натура непростая: геройский старик, душа-человек, но деньги любит без зазрения совести, даже ростовщичеством не гнушается. Против всех ожиданий в Малом театре словно бы обрадовались усложнившимся правилам игры. Несводимость характера к единому знаменателю, переменчивость настроений, затейливый рисунок сценических взаимодействий - все, что предложил режиссер, было охотно принято и изобретательно развито. Надо сказать, что и Женовач в свою очередь немало позаботился об удобствах актерского существования. Он задал спектаклю неторопливый ритм, выстроил спокойные, "усидчивые" мизансцены, ни от кого не требовал чрезмерных усилий... Женовач любит уют и задушевность, как, впрочем, и Александр Николаевич Островский, который не очень верил в высокие идеалы, романтические чувства и т. п., но выше всего ценил жизнь, устроенную ладно и здравомысленно.
На московских сценах в этом январе можно увидеть 35 спектаклей по пьесам Островского (оперу Римского-Корсакова и мюзиклы Геннадия Гладкова я в счет не включаю). Чехов, если моя бухгалтерия верна, представлен в афише 24 спектаклями, Шекспир - 20, далее в частотном списке следуют Булгаков (14), Гоголь (13) и Достоевский (10). Цифры, конечно, будут меняться от месяца к месяцу, однако на главенствующем месте Островский обосновался давно, прочно и домовито по очень простой причине. С ним (в отличие от Чехова, Гоголя или, боже упаси, Достоевского) приятно поговорить по душам. Нужда в хорошем собеседнике - не главная, но всем знакомая и самая неотвязная из сегодняшних нужд. Собеседник не обязан быть ни блестящим, ни глубокомысленным; главное, чтоб он человек был хороший: все понимал, многое прощал ("грех да беда на кого не живет"), ничего никому не навязывал. Спектакль "Правда - хорошо, а счастье лучше" еще раз подтверждает: отзывчивый, остроумный, добропорядочный Островский - это как раз то, что нам надо.