Россия – ЕС: На тоненькой ниточке
Начиная с 1997 г., с момента вступления в силу Соглашения о партнерстве и сотрудничестве (СПС), Россия и ЕС дважды в год проводят совместные саммиты. К последнему, 14-му саммиту, состоявшемуся в Гааге две недели назад, они подошли на пределе взаимного раздражения. Брюссель раздражали постоянные попытки Москвы заменить реальную работу по выполнению СПС политическими декларациями и затем откупаться экономическими уступками (по словам бывшего еврокомиссара Криса Паттена), а Москву – попытки ЕС навязать России собственные нормы и стандарты при нежелании идти навстречу по вопросам калининградского транзита и положения русскоязычного населения в странах Балтии.
Но вопреки прогнозам аналитиков, ни взрыва, ни прорыва в наших отношениях на саммите не произошло. Избежав ожесточенных споров и ритуально подтвердив курс на стратегическое партнерство, стороны, похоже, сохранили статус-кво, оставаясь каждая при своих убеждениях. И это скорее плохая новость, чем хорошая.
Перенос саммита по инициативе Москвы с 15 ноября на 25-е (формально – по технической причине: утверждение нового состава Еврокомиссии) позволил ей отточить переговорную позицию по остросюжетным вопросам. “ЕС не вмешивается во внутренние дела Украины”, – оправдывался перед Владимиром Путиным председательствующий в ЕС глава Нидерландов Ян Петер Балкененде. Однако успешный дипломатический натиск Кремля не прибавил взаимного доверия. Вместо открытого обсуждения наших разногласий (как предлагала Еврокомиссия в февральском послании “Партнерство ЕС – Россия”) саммит лишь загнал проблему вглубь.
Несмотря на отмеченный в Гааге прогресс в формировании четырех общих пространств (экономического, внутренней безопасности, внешней безопасности и гуманитарного), ничего похожего на партнерство, “основанное на общих ценностях и совместных интересах”, в наших отношениях не наблюдается. За полтора года, прошедшие с момента согласования пространств на Санкт-Петербургском саммите, Совет постоянного партнерства сторон так и не заработал. По мнению наблюдателей, Москва стремится не столько сблизить ценности, сколько быстрее закрепить особые правила взаимоотношений с ЕС как выгодную альтернативу и жестким регулирующим нормам ВТО, и принципам брюссельской “Европейской политики соседства” (открытие рынков ЕС для стран-соседей в обмен на углубление ими рыночных реформ), и новым стандартам сотрудничества ЕС с третьими странами, которые может зафиксировать Европейская конституция.
Но Брюссель такая спешка не устраивает: “Мы ждем больше качества, чем скорости”, – подчеркнул Балкененде. Он предлагает обсуждать все четыре пространства в комплексе, увязывая экономические задачи (либерализация внутрироссийских цен на энергоносители) с вопросами экологии (отказ от использования на Балтике однокорпусных танкеров) и защитой прав собственности (дело “ЮКОСа”), а перспективу введения безвизового режима – с правами человека (Чечня) и большей транспарентностью. Путин же настаивает на одобрении “дорожных карт” по каждому пространству в отдельности. Однако подобная “декомпозиция” процесса вредит прежде всего самой России: гражданские свободы и европейские ценности нужны ей не просто для дружбы с ЕС, а для реализации официального курса на удвоение ВВП и “превращение страны в ведущую мировую державу XXI в.”.
Дело не только в дефиците доверия. Строительство властных вертикалей и силовой стиль госуправления в России блокируют развитие горизонтальных партнерских взаимодействий субъектов экономики, в том числе в Европе, поверх государственных границ. Это значит, что нынешние внутриполитические изменения в стране в принципе входят в противоречие с логикой ее интеграции со странами ЕС, дезавуируя планы создания общего экономического пространства. Усилия группы высокого уровня, сформированной с целью реализации этих планов еще в 2001 г., оборачиваются сегодня бумажной работой без реального прогресса на пути интеграции. Показательно, что предложения Москвы касаются отдельных сфер сотрудничества, не затрагивая проблемы структурных реформ и качественного сближения хозяйственной системы с европейской.
Показательно и то, что у российских регионов сегодня нет ни административных, ни политических, ни финансовых ресурсов для развертывания со странами ЕС каких-либо самостоятельных трансграничных проектов. И это неудивительно: процесс выстраивания вертикали контроля над регионами, начатый Путиным четыре года назад, практически завершен. С этой зимы они попадают в полное подчинение центра по всем линиям – законодательной инициативы (“Единая Россия” как партия Кремля имеет блокирующий пакет голосов и в Госдуме, и во многих местных парламентах), исполнительной власти (законодательная отмена свободных выборов губернаторов), бюджетных полномочий (с изменением Налогового кодекса и монетизацией льгот доля регионов в налоговых доходах страны сокращена с 60% до 40%, а в финансировании бюджетных расходов, напротив, увеличена).
Одна из немногих достигнутых на саммите договоренностей касается Калининграда: для решения проблемы грузового транзита и других вопросов развития анклава будет создан отдельный рабочий орган. Однако похоже, что и его усилия могут изначально оказаться малопродуктивными.
С расширением ЕС стоимость таможенных процедур по калининградским поставкам в Россию возросла в полтора раза – из-за взимания Литвой платы за санитарный и ветеринарный контроль и сопровождение транзитных грузов по своей территории. Это резко удорожает сбыт и фактически подрывает рентабельность областной экономики, так как более половины местных производителей ориентированы на российский рынок, направляя туда минимально доработанные (сборка-склейка-упаковка) импортные потоки. Заключение соглашения между Россией и ЕС об упрощении таможенных процедур (на чем настаивает МИД РФ) может временно облегчить ситуацию, но никак не улучшит модели роста и шансов развития региона. Для реального укрепления конкурентоспособности он должен быть интегрирован в европространство, причем не просто по линии унификации законодательства, а путем экспортного включения в производственные связи Балтии. Но именно эта перспектива – втягивание Калининграда в экономическую орбиту ЕС – противоречит сегодняшним представлениям Москвы о национальной безопасности.
Если и дальше наше партнерство будет развиваться по инерции – в русле “взаимного безразличия”, как выразился Тома Гомар, отвечающий за отношения с Россией и СНГ во Французском институте международных отношений, то Россия автоматически окажется на европейской периферии, что опасно не только для России, но и для стабильности в Европе. Поэтому нужно искать поворот в самой концепции интеграции. Например, сосредоточиться на идее создания единого балтийского рынка, т. е. на более тесном взаимодействии российского Северо-Запада со странами Балтийского морского кольца, прежде всего с балтийской четверкой (Литва, Латвия, Эстония и Польша). По мысли главы Балтийского форума развития Уффе Эльманн-Йенсена, соединение в одно целое рынков десяти стран побережья, включая Россию, принципиально укрепит позиции Балтийского региона и сделает его лидером новой Европы. При всей амбициозности этой задачи не исключено, что именно балтийское измерение интеграции может оказаться на данном этапе продуктивнее прочих.
Во всяком случае, вопрос о том, что для России ЕС и что для ЕС Россия, пока еще висит на исторической повестке дня – на тоненькой ниточке. Успеть бы ответить на него без лукавства – делами, а не словами…