Вопросы истории
Что мы празднуем-отмечаем в эти дни? Какая теперь пишется история и какая роль отведена в ней этой дате? Победа – слово столь же волнующее, сколь и расплывчатое. Недалеко от дома, где я живу, есть небольшой сквер, называется он Площадь Борьбы. Однажды, когда моей дочке было лет девять, мы проходили мимо этого скверика и она спросила меня: «А это площадь борьбы чего с чем?» Я мог бы сказать, что речь идет о борьбе добра со злом, но такой ответ вызвал бы неизбежные дополнительные вопросы. А потому я непедагогично ответил, что не знаю. Тем более что я действительно не знаю. То же и с победой.
Это была победа чего над чем, кого над кем? Русских над немцами? Сталина над Гитлером? Социалистического планового хозяйства над стихийным капиталистическим? Славянского духа над тевтонской бездуховностью? Или это победа человеческого начала над животным? Динамичной созидательной современности над агрессивной разрушительной архаикой? Нужное, как говорится, подчеркнуть. Выбор есть, и выбирать придется, если мы, разумеется, собираемся жить в истории, а не прятаться в пыльных лопухах собственной самобытности.
Я родился через два года после окончания войны. Понятно, что для моего поколения война – постоянный фон существования. Взрослые донашивали военную форму. Дети донашивали то, что оставалось от взрослых. Чердаки и сараи ломились от сумок для противогазов, планшеток и полевых биноклей. Это мои первые игрушки. Квартиры были полны немыслимых вещей – перламутровых аккордеонов и картинок в кудрявых рамочках. Они назывались «трофеи». В моем доме до сих пор за стеклом книжного шкафа живет фарфоровая парочка – пастушок и пастушка. Пастушок, правда, потерял в свое время голову – скорее всего, от постоянных переездов, хотя, может быть, и от неразделенной любви. Были также трофейные фильмы. Были безногие инвалиды в электричках – они пели «На солнечной поляночке» и «Огонек». То же самое пели за праздничным столом мои родители и их гости. То же самое горланили и мы, дети. То же самое лабают в предпраздничных телевизорах сангвинические попсовики, не слишком ловко сочетая казенную задушевность с дискотечной отвязностью.
Плотный, милитаризованный воздух, которым дышала страна, я не забыл до сих пор. Мальчики бегали в папиных фуражках, на вельветовую курточку пришивались дядины погоны, всё в звездочках и якорьках, всё грохотало и дымилось. У нас дома всегда собирались отцовские однополчане и однополчанки, и меня, маленького, поражало вот что: вспоминали они только смешное. Как же так? Подвиги давай! Не дают подвигов. Смеются, вспоминая, как какого-то Ваньку Трофимова взрывной волной забросило в навозную кучу, где он чуть не утонул. Ужас как смешно.
В последние годы я довольно часто бываю в Берлине. А летом сорок пятого там побывал мой отец. А до этого он был на Ленинградском фронте, где его счастливейшим образом обошли стороной пули и осколки, но где он чуть не умер от дистрофии. А на том же Ленинградском фронте воевал, как однажды выяснилось, отец моей старинной немецкой приятельницы и переводчицы. Ему тоже повезло: он пошел на фронт совсем юным и почти сразу попал в плен. Потом вернулся в Германию. Потом родилась Сабина. В этой войне наши родители не убили друг друга для того, чтобы мы однажды познакомились, подружились, чтобы мы время от времени встречались в Берлине и чтобы она перевела на немецкий мою книжку.
Так что я-то во всяком случае точно знаю, что я праздную. И я точно знаю, что праздновали мои родители. И я точно знаю, что празднуют те, кого это касается больше всего и кого с каждой новой датой становится все меньше и меньше. А другие пусть решают этот вопрос каждый за себя. Именно за себя, а не за страну, народ, нацию, человечество.
Историю, в том числе и историю самой чудовищной войны, можно рассматривать как историю сражений и дипломатических хитросплетений, историю неслыханных массовых истреблений, историю коллективного жертвенного благородства и не менее коллективной подлости. Но любая история – это всегда совокупность частных человеческих судеб и семейных преданий, а другая история не нужна никому, кроме штатных лудильщиков- паяльщиков национальных идей.