Американский предсказатель

Роберт Уэскотт – специалист по экономическому моделированию и прогнозированию, его компания Keybridge Research консультирует правительства стран «семерки» и крупные финансовые институты. При президенте Клинтоне Уэскотт дважды работал в Белом доме, отвечал за составление макроэкономических прогнозов, участвовал в разработке политики в отношении стран «семерки» и развивающихся стран, включая Россию, Китай и Индию. Одну из актуальнейший проблем сегодняшнего дня – взлет цен на энергоносители – Уэскотт анализировал ранее. В апреле 2006 г. вышло его исследование «Что будет означать нефть ценой $120 для мировой экономики?». Вероятной причиной взлета цен в том докладе была названа скоординированная атака террористов на мировую инфраструктуру по транспортировке нефти. Последствиями должны были стать рецессия в мировой экономике, ускорение инфляции и рост процентных ставок. Многим развивающимся странам пришлось бы выбирать между импортом резко подорожавшего топлива для обеспечения роста экономики и выплатами по внешним долгам, что привело бы к многочисленным проблемам в их платежном балансе. Нефть сегодня стоит более $140, а развивающиеся страны в отличие от балансирующей на грани рецессии экономики США продолжают быстро расти. С обсуждения этой темы мы и начинаем беседу.

– Готовя тот доклад, вы или ваши коллеги предполагали, что за два года цена нефти вырастет до $120 безо всяких терактов?

– Тот доклад представлял собой симуляцию, игру, модель, которая была построена для организации Securing America’s Future Energy. Это сценарий нефтяного шока – что произойдет и как реагировать правительству, если цены на нефть стремительно вырастут вдвое. Нефть тогда стоила $60–70 за баррель, а через год, в январе 2007 г., и вовсе $55. Было сделано предположение, что столь резкий рост возможен в результате теракта. Рассматривалась ситуация, когда удорожание нефти сопровождалось шоком, имело психологические последствия, порождало страх, подрывало доверие.

– А вы не рассматривали ситуацию удвоения цен на нефть естественным путем?

– Нет, и то, что они так выросли, весьма удивительно. Но, оглядываясь назад, я вижу, что некоторые вещи в том докладе мы спрогнозировали правильно. Как мы и ожидали, авиакомпании – Delta, United, Northwestern и др. – сегодня отменяют рейсы, сокращают штаты и количество эксплуатируемых самолетов.

– Какие факторы определяют рост цен на нефть?

– Их несколько. Переломным был 2004 год, когда стали очевидны масштабы спроса на нефть со стороны развивающихся стран, прежде всего Китая. В последние пару лет цены также подогреваются ожиданиями роста спроса, хотя сами темпы роста нельзя назвать феноменальными. Кроме того, нестабильность и неопределенность на Ближнем Востоке, никак не наступающий мир в Ираке. Наконец, финансовый спрос на нефть. В мире потребляется около 87 млн баррелей нефти в день, а объем торгов ею составляет 2 млрд баррелей в день. Так что бумажный спрос на нефть раз в 25 превышает физический.

– Почему так силен финансовый спрос на нефть?

– Многие пытаются захеджироваться от инфляции и покупают, например, Goldman Sachs Commodity Index, а в нем на долю нефти и бензина приходится 70%. Так что человек, вкладывающий $100 в фонд, отслеживающий динамику индекса, покупает энергоресурсы на $70.

Говорят, что рост цен на энергоресурсы стимулирует инфляцию. Но мне кажется, что инфляционные опасения в развитых странах преувеличены. В США потребительская инфляция составляет 4,2% по сравнению с показателем годичной давности. Но главное – будет ли этот рост стимулировать рост зарплат? Если работники будут требовать их повышения, с течением времени это создаст инфляционное давление. Но пока мы не видим этого. Годовой рост зарплат составляет 3%, год назад было 3% и два года назад – тоже 3%. В США ускоренными темпами всегда начинают расти прежде всего зарплаты работников технологического сектора, программистов, научных работников, а свидетельств этого сейчас нет. Темпы роста зарплат замедлились в 2005–2007 гг. с 3,2% до 3%.

Так что инфляция в США меня особо не беспокоит, и европейцы, на мой взгляд, переоценивают инфляционные риски. Хуже дела обстоят в странах с профицитом счета текущих операций, таких как Россия, Саудовская Аравия, Китай.

– По мере роста цен на нефть экономисты называли разные уровни – $30, $60, $80, достижение которых начнет подрывать рост экономики. Однако и американская, и мировая экономика оказались весьма устойчивы к воздействию все более высоких цен на нефть. Почему?

– В стране, импортирующей нефть, такой как США, нефть можно считать своеобразным налогом на потребителей. Рост цены на каждые $10 за баррель превращается в дополнительный налог в $50 млрд для всех США. Скажем, рост цены с $50 до $80 привел к дополнительным расходам потребителей в размере $150 млрд; это должно было бы привести к замедлению экономики. Но потребители компенсировали увеличение расходов на энергоресурсы за счет рефинансирования ипотечных кредитов, извлекая из своих домов, которые росли в цене, дополнительные деньги, которые можно было потратить, – как будто снимали наличные в банкомате. Алан Гринспэн написал пару исследований на эту тему. В 2005–2006 гг. они за счет кредитов под залог недвижимости и рефинансирования ипотеки получали $600–800 млрд в год. В последние пять лет это была главная характеристика американской экономики. Думаю, если бы не это, рост цен на нефть ударил бы по экономике раньше. Ипотечный кризис лишил американцев возможности зарабатывать на росте стоимости своих домов, поэтому потребление падает, экономика замедляется, все острее ощущаются последствия роста цен на нефть. Сейчас мировая экономика проходит проверку на прочность. Раньше американцы, зарабатывая на своих домах, покупали все больше иностранных товаров, в том числе made in China. На экспорт приходится 45% ВВП Китая, 14% ВВП – это экспорт в США. В ближайший год мы станем свидетелями великого эксперимента. Поведение американского потребителя очень важно для экономик Канады и Мексики, ориентированных на США, в меньшей степени – для Китая и других стран Азии. Экономики Канады и Мексики (у последней на экспорт в США приходится 25% ВВП) уже замедляются. Замедлится ли рост экспорта из Китая и Азии? Думаю, да, и мы увидим некоторое замедление роста мировой экономики.

– Что вы думаете о теории «отвязывания» экономик развивающихся стран от США?

– Мы слышали заявления экономистов типа «Америка в стопоре, Азия в шоке» или «в Америке рост – 0%, в Азии – 100%». Истина где-то посередине. Замедление экономики США почувствуют и страны Азии, и Бразилия, и Мексика.

– Рост цен на энергоресурсы и продовольствие стал глобальным феноменом. Это долгосрочный тренд и как он повлияет на развитые и развивающиеся страны?

– В росте цен на продовольствие мы частично виноваты сами. Сейчас 25% урожая кукурузы в США направляется на производство этанола, который на самом деле не слишком-то эффективное топливо – и с экономической точки зрения, и даже с точки зрения защиты окружающей среды (может быть, лишь немного более чистое, чем нефть). В том числе из-за этого выросла цена кукурузы (с $2,5 до почти $7,5 за бушель), а она ведь идет и на корм скоту; значит, цена мяса тоже возрастает. Coca-Cola использует кукурузу для изготовления заменителя сахара, значит, цена газировки тоже растет. В этом одна из проблем использования значительной части сельскохозяйственных земель для решения проблемы энергетической. Но производство биотоплива активно поддерживают многие политики, так что вряд ли ситуация изменится в скором времени, и это означает, что рост цен на продовольствие продолжится. Другой фактор – развивающиеся страны становятся богаче, спрос на еду, в том числе более качественную и калорийную, там растет. Это хорошо, это называется «экономический прогресс», и этот процесс будет продолжаться. Думаю, мир приспособится к этой ситуации, не думаю, что еды будет не хватать. Может, она будет несколько дороже, но и доходы людей будут расти. Мы проводили исследования касательно развития Юго-Восточной Азии. То, чего Япония добилась в 50-60-е гг., Тайвань добился в 70-е, Корея – в 80-е, такую же трансформацию переживает Китай в 90-е гг. и в этом десятилетии. Традиционно корейцы были выше японцев, но, когда экономика Японии поднялась и там стали есть более качественную и калорийную пищу, японцы стали выше корейцев. А в 80-е гг. уже корейцы стали жить значительно лучше и снова стали выше японцев.

– Почему регуляторы и политики США не увидели, как надувается пузырь на рынке жилья и высокорискованной ипотеки?

– Тому есть множество причин, мы можем об этом разговаривать часа три. (Смеется.) Одна из них – Гринспэн, вероятно, опустил процентные ставки в 2003 г. слишком низко и держал их там слишком долго, когда экономика уже начала быстро расти. Кроме того, были изобретены различные финансовые продукты. Сильно вырос рынок секьюритизации, стал активно применяться скоринг (балльный метод оценки заемщиков. – «Ведомости»), а информация о взятых ипотечных кредитах стала в США публичной. Ипотечный кредитор мог обратиться в архив местного органа власти, посмотреть записи и увидеть, что вы взяли кредит на $100 000 под 7,2%. Многие ипотечные кредиторы смотрели эти записи, а потом вы получали электронное письмо такого содержания: «Вы можете рефинансировать кредит на срок 15 лет под 5,2% и выручить $15 000. Нажмите «Да». Финансовые инновации сделали процесс получения и рефинансирования ипотечного кредита проще и быстрее. И регуляторы просто не успевали за всеми этими новшествами. Большая часть того, что делалось, было абсолютно законным. Очень серьезную проблему породило предложение ипотеки без первоначального взноса. Раньше вы должны были внести 20% от стоимости дома, а банк вам давал кредит на 80%. А теперь вам стали давать 100%, а иногда даже больше. Быстрый рост цен на рынке недвижимости изменил психологию его участников. Если цены на дома растут на 20–30% в год, то, взяв кредит на 110% от стоимости дома, нужно подождать всего полгода, и кредит уже будет равен его полной стоимости. Цены на дома росли в США 12 лет подряд, и у всех – и у заемщиков, и у кредиторов – появился стимул использовать все больше заемных средств, забыв об осторожности. Даже бедные люди, живущие на социальное пособие, могли взять кредит и купить дом за $0,5 млн, не опасаясь дефолта. Ведь его цена через несколько месяцев вырастет, и, даже если они не смогут погашать кредит, они могут продать дом, вернуть кредит, и у них еще останутся деньги. Все проблемы компенсировались ростом цен на дома. Когда же цены перестали расти и начали падать, ситуация кардинально изменилась. Сегодня у более чем 10% семей в США (это 9 млн семей) размер кредита превышает стоимость их дома. И по этой причине потребители будут сокращать расходы, а экспорт в США сократится.

– В конце 1990-х гг. вы работали в МВФ с восточноевропейскими странами. Почему фонд не смог помочь, когда кризис поразил Россию и другие развивающиеся страны?

– Когда в 1997 г. разразился азиатский финансовый кризис, МВФ советовал затянуть пояса, сократить бюджетные расходы. Фонд сильно критиковали за то, что он призывал к слишком жестким мерам. С тех пор политика МВФ изменилась – прежде всего в том, что касается обеспечения социальной безопасности. Даже если страна движется к кризису, нельзя урезать важные социальные расходы: нужно кормить людей, обеспечить их услугами здравоохранения. МВФ меняется, его политика, если можно так сказать, стала более сострадательной.

Я в то время не был связан с Россией, занимался такими странами, как Польша, Венгрия, Чехия. Им удалось избежать такого кризиса, как в России и странах Азии.

– Что в этих странах было такого, чего не было в России и что помогло им избежать кризиса?

– Лучше всего я знаком с Польшей. Там многое было приватизировано, государство в значительной степени вышло из экономики. Значительная часть банковской системы контролировалась иностранными банками. Благодаря этому банковская система оказалась весьма устойчивой: у нее было достаточно капитала, иностранцы принесли знания и опыт, и именно это обеспечило стабильность финансового сектора.

– Последние годы правления президента Клинтона были отмечены быстрым ростом бюджетного профицита и ВВП. Каким вам, экономистам Белого дома, в то время представлялось будущее?

– Думаю, тогда была весьма неплохая экономическая политика. Я провел в Белом доме в общей сложности четыре года. Политику Клинтона уважало финансовое сообщество, все экономические и социальные индикаторы изменялись к лучшему: количество бедных каждый год сокращалось, росли доходы на душу населения, обеспеченность собственным жильем. В значительной мере это обеспечивалось очень ответственной бюджетной политикой; она создавала условия для того, чтобы процентные ставки сохранялись на относительно низком уровне, тем самым снижая стоимость капитала для бизнеса. Оглядываясь на последние семь лет, я могу утверждать, что был нанесен большой ущерб экономике США, международному авторитету страны.

– То есть в те годы никто не предполагал, что рыночная или геополитическая катастрофа вроде краха на технологическом рынке, терактов 11 сентября или войны в Ираке кардинально изменит бюджетную, денежную и финансовую политику США? Такую модель вы в то время не разрабатывали?

– С точки зрения бюджета США война в Ираке – это настоящая катастрофа. В этом году бюджетный дефицит у нас будет порядка $450 млрд, и более половины – из-за войны в Ираке. Она стоит гораздо больше, чем признает администрация Джорджа Буша. Война в течение полугода-года не оказала бы заметного воздействия на бюджет, но эта война идет уже шестой год. Официальная оценка расходов – $600 млрд, но есть еще не реализованные возможности. Эти деньги могли пойти, например, на модернизацию и развитие инфраструктуры в США. И это сейчас определяет электоральную динамику в США: 75% населения считает войну ошибкой.

– Сегодня некоторые российские лидеры считают 1990-е гг. временем, когда Запад сознательно унижал Россию, обещая ей европейское будущее лишь для того, чтобы прикрыть свои планы ослабить ее. Каковы были экономические приоритеты США в отношении России, когда вы работали в Белом доме в начале и в конце 90-х?

– Это абсолютно неверный взгляд. На моей памяти никогда не было стремления унизить Россию. Люди, с которыми я работал, воспринимали ее всерьез, хотели, чтобы ее экономика росла, чтобы торговые связи с ней развивались. Мы обсуждали, как помочь России вступить в ВТО, и считали, что ее экономические успехи, ее интеграция в международную финансовую и торговую систему в интересах США. Ни на одном заседании я не слышал (а я отвечал за налаживание экономических связей с Россией), чтобы кто-нибудь сказал: что бы нам такого сделать, чтобы унизить Россию, навредить ей? Такой цели никогда не было, как раз наоборот.

– А в чем была польза от сильной России? Всего несколькими годами ранее она была такой сильной, что в США ее боялись и считали империей зла.

– У нас был опыт развития отношений с Латинской Америкой, которая помогла росту нашей экономики и экспорта: мы видели, что там живет 400 млн потенциальных потребителей наших продуктов питания, самолетов Boeing, программного обеспечения Microsoft и т. д. Так же мы смотрели и на Россию: там 150 млн потенциальных потребителей наших товаров. Другая важная вещь – экономическая интеграция очень важна для мирного сосуществования. Страны, связанные тесными экономическими, финансовыми, торговыми узами, с гораздо более высокой вероятностью будут жить в согласии. В этом и состояла наша цель – ввести Россию в мировую торговую систему. Так же, как в нее был интегрирован Китай. Идеальная ситуация – когда все противоречия между нашими странами мы сможем решать на комиссии по рассмотрению споров ВТО, в ООН, в МВФ.

Что предвидел Уэскотт

Уэскотт в 2006 г. предсказал печальную судьбу авиаперевозчиков в случае роста цен на нефть до $120 за баррель. В этом году компании, прежде всего американские, наперегонки исполняли его прогнозы.