ИНТЕРВЬЮ: Владислав Мишанин, региональный директор по Северо-Западу лесного сектора России концерна Stora Enso

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ – Для предприятий шведско-финского концерна Stora Enso Северо-Запад России на протяжении последних 30 лет был источником дешевого сырья. Однако в этом году ситуация изменилась. Локаут на предприятиях целлюлозно-бумажного комплекса Финляндии сократил потребности финских предприятий в российской древесине. А по мнению регионального директора по Северо-Западу лесного сектора России концерна Stora Enso Владислава Мишанина, работать в России с каждым годом становится все менее и менее выгодно. По оценкам участников рынка, рентабельность лесозаготовки на Северо-Западе за последние пять лет снизилась с 50% до 10–15%. Мишанин рассказал “Ведомостям”, почему сложилась такая тенденция, как она отразится на экспорте леса с Северо-Запада и почему зашли в тупик переговоры с Минприроды РФ о строительстве концерном целлюлозно-бумажного комбината в России стоимостью 1 млрд евро.

– Сколько вы экспортируете леса из России?

– В 2005 г. из России Stora Enso вывезла около 7 млн куб. м древесины.

– Какую долю вы заготавливаете самостоятельно, а сколько закупаете у местных лесопромышленников?

– Мы заготавливаем около 1 млн куб. м. В основном заготовка идет в Карелии, Новгородской, Псковской и Ленинградской областях. Кроме того, по всей России у нас более 250 поставщиков. Мы сейчас закупаем лес в пределах 2000 км от финской границы. Все, что дальше, нерентабельно. Кроме тех областей, которые я перечислил, небольшие объемы закупаются также в Архангельской, Вологодской, Кировской, Костромской областях. Часть закупаемой древесины мы перерабатываем на лесопильных предприятиях Stora Enso в поселке Неболчи (Новгородская область) и Импилахти (Карелия). Остальное поступает на предприятия Stora Enso в Финляндии, Швеции и Прибалтике. Мы не продаем лес другим производителям, а занимаемся только обеспечением своих производств.

– Ваша компания намерена увеличивать заготовку и экспорт леса из России?

– Еще год назад мы были нацелены на расширение бизнеса. Но сейчас в стратегии возможны изменения. Однозначно одно – произошло удорожание российского сырья. Оно становится все менее конкурентоспособным. Сейчас в некоторых случаях выгоднее везти на наши европейские производства лес из Швеции, Финляндии, Прибалтики. Удорожание произошло в логистическом звене. В течение этого года на 12% увеличились тарифы на железнодорожные перевозки, выросли ставки портовых сборов. Кроме того, поднялись цены на энергоносители. А теперь и санитарные службы пытаются поднять цены на свои услуги. Поставщики стали бороться за каждый цент. Все это, по моему мнению, приведет к упадку всего лесопромышленного комплекса в целом. Российские чиновники не думают, что российские предприятия совершенно не готовы перерабатывать некоторые породы древесины – такие, например, как березовый баланс. Сейчас мы пока думаем, как сократить расходы на заготовку и транспортировку леса и усовершенствовать бизнес-процессы. Смотрим, как мы можем оптимизировать логистические цепочки – где выгоднее везти железной дорогой, где морским транспортом. Но вообще, тенденция очень нехорошая. При такой динамике роста цен западные компании сейчас всерьез задумались, стоит ли продолжать покупать российское сырье и инвестировать в страну. Миф о дешевой русской древесине ушел в прошлое.

– А насколько выросли цены для вас?

– Не буду это раскрывать, это коммерческая тайна.

– Если вы будете уменьшать объемы, то за счет чего – за счет собственной заготовки или за счет закупок у местных компаний?

– Мы стараемся поддерживать баланс между своей лесозаготовкой и закупкой древесины у своих поставщиков – российских компаний. Основные принципы устойчивости, которые мы декларируем и которых придерживаемся, стоят очень дорого. Это скандинавские технологии лесозаготовки, строительство хороших дорог. Весь персонал у нас штатный, работает по контракту и получает белую зарплату. Все это обходится недешево. Дешевле покупать сырье у российских хозяйств, но наша компания пришла в Россию не на один день и нацелена на долгосрочную деятельность. Только благодаря своим лесозаготовительным компаниям мы можем гарантировать стабильность и легальность поставок.

– Тем не менее в ноябре ваши конкуренты – UPM-Kymmene – объявили о покупке крупного лесозаготовщика в Ленобласти – Тихвинского комплексного леспромхоза. Зачем эта компания им нужна в таких условиях?

– Мы не комментируем действия наших конкурентов. Тихвинский комплексный леспромхоз был нашим поставщиком, и сейчас поставки продолжаются, хотя и не занимают большую долю в наших закупках. Зато мы покупали большую часть их продукции. У нас был совместный проект – на примере Тихвинского леспромхоза мы показывали нашим клиентам, покупающим бумагу в Европе, возможность проконтролировать происхождение леса, мы сделали эту компанию более открытой.

– То есть вы фактически помогли владельцам компании продать ее? А почему сами не купили?

– Да, я считаю, что косвенно мы способствовали продаже компании. Почему компания не была куплена нами, прокомментировать не могу, подобные решения принимаются на другом уровне.

– Но в этом году вы приобрели еще одного крупного заготовщика в Ленобласти – компанию “Русский лес”...

– Мы всегда тщательно изучаем компанию, прежде чем принять решения о покупке, а после сделки мы оставляем там только лучшее, что у нее есть, внедряя свои технологии лесозаготовки. В “Русском лесе” мы увидели потенциал развития.

– На рынке сейчас еще есть компании, которые вы собираетесь приобрести?

– Есть предложения, которые мы сейчас рассматриваем, но раскрывать я их не хотел бы. Очень много российских компаний сейчас выставлено на продажу. Это, кстати, результат того, что рентабельность лесного бизнеса год от года снижается. Нам нужны компании с хорошей материальной базой, обеспеченные лесным фондом.

– А насколько снизилась рентабельность лесного бизнеса?

– Скажу так: чем легальнее ведет бизнес компания, тем ее бизнес менее рентабельный.

– Сколько вы вложили в этом году в развитие бизнеса в России?

– Это миллионы евро – точнее сказать не могу.

– Осенью у вас произошел конфликт с органами Россельхознадзора, которые предложили лесоэкспортерам обращаться за сертификатами в частную компанию. Вы даже по этому поводу обращались в прокуратуру Ленинградской области. Закончился ли этот конфликт?

– Если говорить точнее, конфликт возник не у нас, а у всего лесопромышленного комплекса Ленинградской области. Карантинная служба, которая сейчас находится в ведении Россельхознадзора, фактически передала свои функции по оформлению фитосанитарных сертификатов частной компании “Лесной карантинный брокер”. Это привело к резкому подорожанию этой услуги. Примерно в 10 раз, если брать перевозки по железной дороге. Кроме того, служба начала затягивать время оформления документов и срывать поставки. Мы выступили против прецедента, когда функции госоргана передаются коммерческой структуре. Нельзя сказать, что в России это редкость, но факт нас возмутил. Мы действительно написали письмо в областную прокуратуру, обращались в другие инстанции – в Союз лесопромышленников Ленобласти, к областному вице-губернатору Михаилу Дедову. Но до сих пор ситуация не разрешена. Мы сейчас теряем деньги на том, что непонятно, на каких основаниях вынуждены переплачивать за сертификаты.

– Насколько увеличились ваши платежи?

– Ценовая политика “Лесного карантинного брокера” такова: 200 руб. платится за один сертификат и еще 5 руб. с одного кубометра экспортируемого леса. Если раньше за один вагон мы платили 60–70 руб., то сейчас – около 500 руб. без учета НДС. Итого мы дополнительно платим около $0,3 с кубометра. За три месяца мы заплатили более 2 млн руб. только по двум экспортным компаниям.

– Новые условия коснулись только Ленинградской области или в остальных регионах ситуация такая же?

– В других областях такого нет. В Новгородской области, например, вообще ситуация совершенно другая. Там санитарная инспекция сейчас самостоятельно создает дополнительные пункты, стараются ускорять процесс. Вообще-то мы всегда готовы войти в положение госорганов и помочь в открытии новых пунктов санитарного контроля в регионах, если возникает такая необходимость. Но если деньги идут кому-то в карман, мы против этого. Это решение было принято не в Ленинградской области. Похоже, кому-то пришла в голову блестящая идея провести в Ленобласти эксперимент. Если он пройдет, то в других областях России может начаться внедрение практики перевода функции сертифицирования леса на коммерческую основу.

– Летом этого года после двухдневной забастовки владельцы финских целлюлозно-бумажных комбинатов объявили локаут, который длился около двух месяцев. Как это повлияло на бизнес российского подразделения Stora Enso?

– Локаут нанес удар по всем подразделениям компании. Этот год вообще был не очень удачным. В начале года ураган в Швеции повалил огромное количество деревьев – более 100 млн кубометров хвойных пород. После этого резко сократились закупки, в том числе и в России. Когда произошел локаут, то благодаря развитой системе терминалов мы не приостанавливали закупки леса ни на минуту. Для нас было важно поддерживать долгосрочные отношения с поставщиками. Это привело к затовариванию складов. До сих пор, спустя почти полгода после локаута, компания расчищает склады, и до весны – лета следующего года склады вновь будут заполнены. Сейчас месячный объем закупок упал по разным сортаментам от 10% до 50%.

– Ситуация может повториться в следующем году?

– Надеюсь, такого не будет. Профсоюзы и ассоциация работодателей подписали соглашение, и в течение ближайших трех лет забастовок и локаутов не ожидается.

– По разным оценкам, от 5% до 30% российского леса вырубается нелегально. Как вы отслеживаете легальность происхождения древесины, которую закупаете?

– У нас есть целый штат менеджеров по экологии, которые отслеживают легальность происхождения древесины. Это требования клиентов Stora Enso, которые покупают нашу конечную продукцию во всем мире. Например, это издательские дома, компания McDonald’s. Во всех наших контрактах на закупку древесины прописаны четкие требования к ней. Мы регулярно проводим аудиты с выездом на делянки, проверяем методы заготовки древесины. Если у нас возникают сомнения в легальности происхождения древесины, контракт с таким поставщиком закрывается. В разных регионах доля нелегальной древесины разная. На Северо-Западе обстановка гораздо лучше, чем на востоке. По моей оценке, здесь продается от 5% до 15% нелегального дерева. Этому вопросу мы уделяем столько же внимания, сколько и экономике. Вопрос увеличения объемов отошел на второй план. Мы не ставим задачу охватить как можно большую долю рынка.

– Для сокращения расходов на логистику не планируете ли вы создавать собственные морские терминалы? Ведь сейчас ваша основная перевалочная база – “Петролеспорт”, владельцы которого переориентируют ее на контейнерный бизнес.

– Да, мы около года работаем в “Петролеспорту”, но также и в портах в Санкт-Петербурге и в Усть-Луге. Мы считаем, что создание собственного терминала слишком дорого, и в настоящее время не планируем таких масштабных инвестиций. Хотя прекрасно понимаем, что петербургские стивидорные компании постепенно отходят от леса в сторону контейнерных грузов. Поэтому мы будем в дальнейшем рассматривать разные варианты построения своих логистических цепочек.

– Сейчас Stora Enso ведет переговоры с Минприроды о строительстве в России целлюлозно-бумажного комбината стоимостью около $1 млрд и проектной мощностью 1 млн т в год. В какой стадии эти переговоры, когда и где может быть реализован проект?

– О строительстве ЦБК в России говорить преждевременно. Чиновники почему-то считают, что, перекрыв пошлинами экспорт круглого леса из России, они тем самым привлекут западные деньги на развитие обрабатывающих производств. Это заблуждение. В первую очередь так можно обанкротить собственные российские лесные компании, которые не смогут вывозить то, что нельзя здесь переработать. Я ежедневно слышу в свой адрес такие слова: “Вы сильные и большие – так почему бы вам не поделиться с нами?” Так мы потому сильные и большие, что умеем строить свою экономику и просчитывать риски. Компания может построить несколько ЦБК, но только если увидит экономическую целесообразность. А самое большое опасение у западных инвесторов, в том числе у нас, вызывает стабильность бизнеса в России. На наш взгляд, в последние годы климат несколько улучшился, но все риски не сняты.