На Луну и обратно
Чего-чего, а утопий в России хватало всегда. Тем удивительнеe, что все эти бесчисленные проекты идеального общественного устройства до сих пор не изучались как единое целое. Монография старейшины филологического цеха Бориса Егорова «Российские утопии» – первое комплексное исследование русской версии жанра.
У истоков утопии Егоров ставит московского протопопа Ермолая-Еразма, написавшего «Повесть о Петре и Февронии» (середина ХVI века), а еще предлагавшего царю провести реформы в области землеустройства и сбора дани. В утопическую традицию вписан и Сумароков, мечтавший о разумном монархе, и Карамзин, воспевавший древний боярский быт, и Одоевский, считавший, что для наступления гармонии необходимо, чтобы Солнце и Земля образовали одну планету.
Фаддей Булгарин, прославившийся, главным образом, доносами на литераторов пушкинского круга, оказывается, придумал идеальный гламурный мир: попав в
ХХIХ век, рассказчик обнаруживает, что мебель там делают из серебра, дома покрывают лаком, а дворников одевают в парчу. Верноподданейший сочинитель николаевской эпохи Нестор Кукольник специальным шифром записал мечты об огромном городе-борделе. Спиритуалистка и писательница Вера Крыжановская утверждала, что романы о жизни на Венере или в Древнем Египте ей диктует дух английского спирита
ХVIII века графа Рочестера. Предполагалось, видимо, что уж англичанин-то знаком с происходящим на Венере не понаслышке.
Пока одни идеалисты изысканным слогом описывали путешест-
вия на Луну, Марс или в город свободной любви, другие, вооружившись теоретическими знаниями, пытались строить рай на земле. Член ЦК большевистской партии Александр Богданов в свободное от подпольной работы время сочинял романы о колонизации других планет – Ленин их, правда, не одобрил. В фокус исследования Егорова попадают и Петр I,
и Екатерина II, и декабристы, и славянофилы, и революционеры-шестидесятники, и даже символисты.
Объединяют же всех утопистов болезненное внимание к деталям и жажда изменить естественный ход вещей. Декабрист Пестель собирается перенести столицу России в Нижний Новгород, при этом намерен переименовать его во Владимир, а настоящий Владимир назвать Клязьмин. У того же Кукольника гейш в городе будущего должно быть ровно 1668, ни больше ни меньше. Все это кажется забавным ровно до той черты, пока прожекты оставались на бумаге. Что бывает тогда, когда утопии пытаются воплотить в жизнь, прекрасно иллюстрируют военные поселения графа Аракчеева.
В подведомственных ему поселениях граф признавал только совершенно прямые дороги, а потому при их строительстве приказывал сносить все, что попадалось по пути.
Егоров Б.Ф. «Российские утопии: Исторический путеводитель». – С.-Петербург: Искусство-СПБ, 2007