Революция: Всерьез и надолго
Юбилей революции – это всегда повод порассуждать о ее итогах, о ее влиянии на развитие постреволюционной страны. И оценки эти никогда не могут быть окончательными. По сути, каждый юбилей (каждое десятилетие) несет с собой новые оценки – иногда нюансы, а иногда и коренной пересмотр устоявшихся концепций.
Спор на эту тему будет продолжаться столь же долго, сколь долго сохраняется память о революции. И это касается всех великих революций прошлого. В прекрасной, но малоизвестной книге Альберта Хиршмана The Rhetoric of Reaction (Cambridge, Mass and London: The Belknap Press, 1991) подробно анализируются три группы возражений против революции: неизбежность извращения изначальных целей, ее бессмысленность и неопределенность последствий. И это действительно так. Как давно было отмечено, все великие революции прошлого задумывались философами-просветителями, осуществлялись героями и палачами, но плодами их пользовались мерзавцы.
По большому счету, назревшие социальные проблемы лучше решать постепенно и в условиях стабильности, чем через кризис и крах государства. Другое дело, что полномасштабная революция никогда не является и не может являться результатом заговора – она всегда результат накапливания внутренних противоречий данного общества и неспособности элиты дать на эти противоречия адекватный ответ. Происходит взрыв, и трансформационные процессы приобретают плохо управляемый характер. Так было в Англии в 1642 г., во Франции в 1789-м, в Мексике в 1911-м, в России в 1917-м и в середине 1980-х гг. Революция, раз начавшись, охватывает период примерно в 12–15 лет и завершается с восстановлением государства и новой системы отношений собственности.
А потом происходит возвращение к исходному. Причем возвращение двоякого рода. С одной стороны, налицо реставрация (формальная): могут вернуться династия, флаг, гимн, форма полицейских, при том что новые отношения собственности, новые правила социальной и экономической жизни уже не пересматриваются. С другой стороны, происходит возврат к старым проблемам, неспособность решить которые стала причиной краха старого режима, но которые революция решить не в состоянии. Новые (постреволюционные) политические, социальные и экономические институты должны решить те самые недорешенные задачи.
Применительно к России ХХ в. (как начала столетия, так и его конца) эта группа задач – модернизация страны, или, точнее, сокращение отрыва от наиболее развитых стран мира и выход на их уровень социально-экономического развития (измеряемый обычно показателем среднедушевого ВВП).
Сверхзадача – модернизация
По крайней мере со времен Петра I Россия пыталась преодолеть отрыв, который, по мнению самых разных наблюдателей, составляет примерно 50 лет от уровня таких стран, как Франция и Германия. «Русские старательно копируют французские нравы, только с опозданием лет на пятьдесят», – заметил еще лет двести тому назад Стендаль. О том же писал в конце XIX в. Николай Бунге, а недавно этот вывод был статистически обоснован Егором Гайдаром.
На рубеже XIX–XX вв. решением задачи ускоренной модернизации пришлось заняться всерьез. Поражение в Крымской войне не оставляло сомнений, что вопрос об индустриализации тождествен сохранению положения России в качестве самостоятельного игрока в мировой политике. Александр II начал осуществление комплекса политических реформ, за которыми позднее (в основном при его преемниках) последовали реформы экономические – бюджетная, налоговая, денежная, внешнеэкономического регулирования. Результатом предпринимавшихся усилий стало ускорение темпов роста промышленности, которые приблизились в 1890-е гг. к 10%.
Механизм индустриализации тоже был понятен. Можно выделить два важнейших фактора решения этой задачи. Во-первых, Россия была крупнейшим экспортером зерна (45% мирового рынка). Продукция сельского хозяйства являлась главной статьей экспорта и, соответственно, валютных поступлений в страну. Высокие налоги позволяли выкачивать из деревни огромные средства, которые перераспределялись в пользу промышленности. «Недоедим, а вывезем» – этот тезис министра финансов Ивана Вышнеградского выразил суть отечественной индустриализации на десятилетия вперед, хотя никто более не смел формулировать его столь откровенно.
Кстати, именно фискальный фактор надо принимать во внимание, объясняя причины длительного сохранения общины в российской деревне. При помощи общины Сергей Витте пытался решать чисто фискальные задачи – выкачивание налогов из деревни. Но за сохранение старых форм стране все равно приходится платить, и иногда несоизмеримую цену. Можно предположить, что более ранняя ликвидация института общины способствовала бы ускорению роста капитализма в российской деревне и, возможно, предотвратила бы революцию. Желание правительства упростить себе жизнь с точки зрения текущих налоговых проблем обернулось крахом страны.
Во-вторых, ускоренная индустриализация, по мнению многих экономистов того времени, требовала активной роли государства для стимулирования экономического роста. В отличие от стран – пионеров индустриализации (Англия, Голландия, Франция) Германия, а вслед за ней и Россия опирались в экономике на административный ресурс власти. Он был нужен, чтобы компенсировать институциональные провалы слаборазвитой страны: отсутствие надежных банков, отсутствие кредитных историй коммерческих компаний, узость внутреннего рынка. Государство становилось источником финансовых ресурсов и спроса на продукцию промышленности. Государственные банки и государственный бюджет становились ключевыми институтами для обеспечения экономического роста.
Мирным путем
Однако главные условия ускоренной модернизации лежали на стороне политики. Три первых премьер-министра России – Витте, Петр Столыпин и Владимир Коковцов видели блестящие экономические перспективы России при условии сохранения мира – внутреннего и внешнего – на протяжении примерно 20 лет. Устойчивый экономический рост в условиях мира позволил бы решить базовые задачи индустриализации и выйти из «зоны турбулентности», чреватой революцией.
На рубеже XIX–XX вв. Витте обращал внимание на основные направления стимулирования экономической модернизации. Будучи тонким аналитиком, он подчеркивал, что «в стране, в сущности, капиталов гораздо больше, но они вследствие различных причин не все помещаются в промышленные предприятия». Именно поэтому основное внимание предлагалось уделять стимулированию превращения сбережений в инвестиции, а для этого – поощрению предпринимательской активности народа и привлечению иностранного капитала. А ведь «история всех современных богатых стран показывает, что первоначально развитием своей промышленности они были обязаны в значительной мере притоку иностранных сбережений и предприимчивости иностранных капиталистов». Министр финансов предлагал снять ограничения, существующие при открытии акционерных обществ с русским и иностранным участием, а также призвать региональные и местные власти перестать чинить препятствия в деятельности бизнеса.
Революционным путем
В 1917 г. произошел срыв в революцию. Последовали годы кризиса и нестабильности. Но после восстановления государства и экономики перед постреволюционным правительством вновь встала та же задача ускоренной индустриализации. Правда, большевики воспринимали вызовы более жестко, чем царское правительство. С одной стороны, они воспринимали себя в кольце враждебных государств и постоянно готовились к войне – а для этого индустриализацию надо было провести в предельно сжатые сроки. «Или мы преодолеем отсталость за 10 лет, или нас сомнут» (Сталин).
С другой стороны, кошмаром большевиков было социальное перерождение власти. Они были уверены (причем небезосновательно), что органичный экономический рост приведет к укреплению частного сектора как более конкурентоспособного по сравнению с госпромышленностью и в конечном счете это уничтожит большевистский режим. Именно поэтому они стремились ограничить рост в сельском хозяйстве, обеспечив максимальное расширение городской промышленности, рост числа городских рабочих, жизнь которых, в отличие от крестьян, полностью зависела от государства.
Эти два фактора обусловили решительные шаги по проведению индустриализации, которая по сути своей была той же, что и на рубеже XIX–XX вв., – перекачка средств из деревни, восстановление общины, доминирующая роль государства. Но то была индустриализация беспрецедентно жесткая по форме – за нее было заплачено миллионами человеческих жизней. Революция завершилась, и страна вернулась к решению оставленных в 1913 г. проблем.
Однако построенное в результате общество оказалось исключительно ригидным, плохо реагирующим на новые вызовы времени. Поэтому когда страна столкнулась с вызовами постиндустриальной эпохи, ее государственные и экономические механизмы не смогли найти адекватный ответ. В стране произошла вторая за столетие революция. Но это уже совершенно другая история.