Александр Старченко: "Резервов для роста цен уже нет"

Крупные российские покупатели электроэнергии – известные борцы за свои права. Больше всех, пожалуй, отличилась UC Rusal. В 2010 г. крупнейший энергопотребитель страны отказывался подписывать договоры на предоставление мощности (ДПМ), по которым генераторы обязывались построить до 2020 г. 30 ГВт мощностей, а потребители – участвовать в оплате этих строек. UC Rusal боролась с энергетиками и за переуступку прав по ДПМ. О готовности взять на себя лишь часть обязательств на таких же условиях заявляли и другие потребители, например НЛМК, в котором директором по электроэнергетике работает Александр Старченко. Обе компании оспаривали в суде свое участие в механизме «последняя миля». Он был придуман, чтобы избежать резкого роста тарифов, – как временное решение проблемы до 2011 г., но действует до сих пор. По нему Федеральная сетевая компания (ФСК) отдает в аренду небольшой участок магистральной сети, к которому подключены крупные потребители, «Холдингу МРСК», и предприятия платят сразу двум сетевым организациям. С переменным успехом оспаривали «последнюю милю» и структуры «Суала», «Северстали» и «Сибура». В этой борьбе каждая из компаний действовала самостоятельно. Но в этом году терпение у крупных потребителей, похоже, лопнуло. Общей проблемой, объединившей даже конкурентов, стало повышение цен на электричество – для крупных потребителей они превысили «психологически важный» уровень Соединенных Штатов, констатирует председатель наблюдательного совета «Сообщества покупателей рынков электроэнергии».

– Весь прошлый год государство объясняло свое вмешательство в энергетику и ручное регулирование этого сектора заботой о потребителях. Каковы наиболее значимые результаты этой заботы, довольны ли вы ею?

– Ручная корректировка, конечно, позволила снизить рост цены, но я подозреваю, что это отложенный эффект. Период был предвыборный, рост тарифов нужно было сдерживать. Чтобы сейчас не произошло скачка вдвое выше прежнего, Министерству энергетики, видимо, снова придется применить ручное управление. Однако мы бы предпочли нормально работающий рынок, на котором цену электроэнергии определяют спрос и предложение. В Европе, например, цены падают, когда спрос ниже, и растут, когда он выше. У нас на оптовом рынке в некоторые моменты тоже так бывает. Но в совокупности стоимость «корзинки», которую вручают потребителю, почти всегда увеличивается.

– Цены действительно росли необоснованно или это как раз было продиктовано условиями рынка?

– Это было продиктовано правилами игры, которые не являются рыночными. У нас цена для конечных потребителей меньше чем наполовину определяется рыночными механизмами. Остальное – под госрегулированием: тариф на передачу, тариф на инфраструктуру – это часть стоимости электроэнергии и мощности.

– А недавнее принятие правил розничных рынков электроэнергии – это уже рыночная регулировка или еще ручная?

– Это шаг в сторону рынка, хотя очень половинчатый и, мне кажется, недостаточный. Принятый документ убрал сверхдоходы гарантирующих поставщиков и отменил ненужное требование к крупным потребителям электроэнергии, желающим выйти на оптовый рынок. Раньше для этого необходимо было получить справку от регулирующих органов, а теперь эта бумажка не нужна. То есть на рынке появилась некоторая свобода. В правилах остались еще такие анахронизмы, как, например, компенсация гарантирующим поставщикам за уход от них потребителей. Но, несмотря на эту кривизну и недоделанность, в правилах есть один важный плюс: они закладывают основы для конкуренции на рынке.

До конца 2011 г. потребители особо и не протестовали

– Кроме возможности беспрепятственного выхода на оптовый рынок было еще несколько принципиальных моментов, которые крупные потребители электроэнергии хотели видеть в этом документе. Как вы оцениваете лоббистскую работу партнерства: смогло ли оно донести до регуляторов позицию потребителей?

– Отчасти это удалось, отчасти нет. Например, в конце 2011 г., когда потребителей особо никто не спрашивал, был выпущен документ под названием «Основы ценообразования», который неожиданно взял и отменил возможность выбора между одноставочным и двухставочным тарифом на передачу. При подготовке этого документа никто с потребителями не консультировался. Позже, в рамках обсуждения модели розничного рынка и правил на нем, мы настаивали, чтобы этот выбор нам вернули. Но этого, к сожалению, не произошло. Тут важно понимать, что мы-то протестовали не против одноставочного или двухставочного тарифа самих по себе. Мы хотели, чтобы у потребителя была возможность выбирать, потому что именно это гарантирует корректное установление тарифа. Ведь если всех потребителей загнать на один из тарифов, этот тариф будет загружен дополнительным субсидированием. Поэтому сейчас сетевики с удвоенной активностью переводят всех на двухставочный тариф.

Но есть и первые успехи. В опубликованной редакции новых правил функционирования розничных рынков были учтены предложения потребителей по ряду принципиальных моментов. Например, отменена уже упоминавшаяся справка от органов власти при выходе потребителей на оптовый рынок. Приостановлен переход на расчеты по максимальной мощности за услуги по передаче, пока не будут просчитаны последствия такого шага.

А главное – в результате активной работы партнерства и его участников регуляторы начали понимать, что резерва для роста цен на электроэнергию в нашей стране уже нет, что дальнейший рост приведет к потере конкурентоспособности нашей экономики.

– Насколько часто спрашивают мнение потребителей? И у кого из игроков рынка есть больше возможности влиять на какие-то регуляторные решения?

– После ликвидации РАО и перемещения центра принятия решений в Минэнерго основную роль в обсуждениях стали играть энергетические компании: и сетевые, и генерирующие, и сбытовые. Правда, до конца 2011 г. потребители особо активно и не протестовали. Знаете, это как в том анекдоте про мальчика, который молчал-молчал, а в восемь лет вдруг сказал, что каша не сладкая. Не хочу сказать, что раньше все было идеально, но просто в последние несколько лет цены на электроэнергию стали расти угрожающими темпами: если так дальше пойдет, то российская промышленность станет неконкурентоспособной. Теперь у нас в том числе есть возможность обсуждать принимаемые решения в рамках правительственной комиссии по вопросам развития электроэнергетики, в состав которой вошли представители Российского союза промышленников и предпринимателей и «Сообщества покупателей рынков электроэнергии».

– Какие задачи вы ставите перед собой сейчас, когда претензии сформировались?

– В первую очередь необходимо изменить расклад сил, которые участвуют в принятии решений, таким образом, чтобы система стала более сбалансированной. Новая модель рынка должна учитывать интересы всех его участников и обеспечивать рыночные условия торговли электроэнергией как единым товаром. В том числе мы считаем, что нужно максимально способствовать проектам по развитию потребителями собственной генерации.

Еще одна важнейшая задача – проведение независимого анализа программ развития энергетики, которые должны учитывать реальную ситуацию в экономике. Последствия от принятия инвестиционных решений должны обязательно анализироваться с точки зрения влияния на цену электроэнергии для конечных потребителей и конкурентоспособности российской экономики в целом.

Пока ни с кем не поругались

– Кто, на ваш взгляд, в большей степени определяет вектор развития российского энергорынка?

– Минэнерго, ФСТ, Минэкономразвития.

– Наличие нескольких руководителей не является проблемой? В последние несколько месяцев по разговорам участников рынка чувствовалась некоторая необходимость в сильной руке, когда люди говорят: мы не понимаем, кто вообще принимает конечное решение и на кого нужно ориентироваться.

– Понимаете, здесь нельзя обобщать. Разные участники рынка в разный момент жаждут сильной руки, в зависимости от того, кому конкретное регуляторное воздействие мешает нормально работать.

Поэтому, наверное, периодически не всем хочется воевать. В какой-то момент, когда всех потребителей заставляли подписывать договоры о предоставлении мощности (ДПМ), выигрывали в основном генерирующие компании. Они тогда совершенно не спорили с концепцией рынка. Я не слышал ни одного выступления, где бы они критиковали ту систему принятия решений. Сейчас они начали критиковать конструкцию, потому что ручное управление качнулось в другую сторону и начало их ограничивать. Но это все равно не рынок.

– А сейчас кому воевать не хочется?

– От текущей конструкции рынка в большей степени выигрывают распределительные сети, причем не только входящие в «Холдинг МРСК», в меньшей степени – генерирующие компании.

– Как им это удается?

– Сети выигрывают из-за того, что нет прозрачных и понятных правил игры – что и зачем они строят. В результате за последние шесть лет наши потребители заплатили 1,3 трлн руб., которые сети вложили в свою модернизацию. Это очень большие деньги, примерно половина всей ежегодной выручки российской энергетики. И их собрали никакие не абстрактные будущие инвесторы, а российские предприятия и российские потребители, в том числе физические лица, мы с вами. Сетевики вложили эти деньги в свои инвестпрограммы, говорят, что эффективно. А на вопрос, в чем эффект, они не отвечают. А я не вижу улучшений в надежности сетей и сокращения потерь в сетях. Зато по тем регионам, которые я знаю – это регионы присутствия НЛМК, – распределительные сетевые компании хронически не способны освоить даже те деньги, которые им достаются через тарифы для финансирования инвестиционной программы. Они даже потратить эти деньги не успевают. Возникает вопрос: куда их девают? Я уже не говорю о том, что никто не знает, во что им обходится строительство новых сетей. Нет такой статистики. Вот попробуйте поискать на сайте МРСК, ФСК, сколько им стоит мегавольт-ампер установленной мощности. А когда задаешь такой вопрос, сетевики начинают рассказывать истории про то, что сети абсолютно разные и условия несопоставимые с зарубежными странами. В общем, Россия – родина слонов, у нас все всегда очень необычно.

– А с кем из участников рынка у потребителей в нынешних условиях больше всего точек соприкосновения?

– Общее есть и с генераторами, и со сбытами, и даже с сетями. И с инфраструктурой, собственно, тоже. В конце концов, мы в одной лодке. В долгосрочной перспективе все заинтересованы в прозрачных правилах игры. Всем хочется понимать, что будет завтра и как строить свой бизнес. А когда есть крен, то даже те, кому это в текущий момент выгодно, понимают, что так долго продолжаться не может.

Поиск точки невозврата

– Насколько само партнерство объективно отражает интересы всех его участников ?

– Мы стараемся учитывать мнение всех покупателей электроэнергии. Это не всегда просто, но мы стараемся соблюдать консенсус при принятии решений по всем важным вопросам. В партнерство сейчас входит 21 компания с суммарным объемом годового потребления электроэнергии более 190 млрд кВт ч. Это почти 20% всего потребления в ЕЭС России. И у всех действительно есть общая проблема, которая нас объединяет, – цены на электроэнергию. Пока цена за киловатт-час не превысила уровня Соединенных Штатов и не приблизилась к уровню европейских стран, мы были готовы терпеть эксперименты с правилами рынка. Но в прошлом году ситуация переломилась: цены на электроэнергию в России превысили североамериканский уровень, стало очевидно, что с этим нужно что-то срочно делать.

– Когда потребители энергии критикуют правила этого рынка, наиболее частой угрозой является уход в собственную генерацию...

– В этом контексте слово «угроза» звучит странно. Угрожать рынку может отсутствие рыночных правил, а нормальное поведение его участников – не может. Частичный уход потребителей действительно происходит. Если говорить об НЛМК, строительство генерации никогда не являлось самоцелью. Хотя некоторые наши коллеги регулярно заявляют о своем желании полностью прекратить связь с единой национальной энергосистемой и обеспечивать себя электроэнергией самостоятельно. Но это не рынку угрожает, а некоторым субъектам рынка, которые от кривизны правил получают сверхприбыль.

– Прежний министр энергетики Сергей Шматко говорил, что рост собственной генерации у потребителей становится опасной тенденцией и «это надо как-то остановить».

– Господин Шматко видел в этом угрозу не для рынка, а для конструкции перекрестного субсидирования, которую создали из-за опасения, что поднимутся тарифы для населения. Но промышленная генерация строится не для того, чтобы насолить министрам, а для того, чтобы утилизировать вторичные энергоресурсы, которые в ходе производства возникают. Попутный газ, доменный, коксовый – мы не можем их сжигать на свече! Кстати, мегаватт мощности, построенный промышленным предприятием, ничуть не хуже мегаватта, построенного ОГК или ТГК. При этом потребители в отличие от генераторов не просят скидываться и возвращать вложенные в этот мегаватт инвестиции, что-то гарантировать или подкручивать в правилах. А просто хотят, чтобы не мешали. Ну так дайте им плодиться и размножаться – может, тогда и дефицит мощности, о котором так любят говорить чиновники, исчезнет быстрее?

– А не опасаетесь, что начнется административное регулирование этой ситуации?

– Мы не опасаемся, мы просто считаем, что с точки зрения интересов страны это неправильно, и будем отстаивать свою позицию. Хотя нам уже сейчас пытаются навязать правила, при которых собственная генерация станет менее выгодной. Это, например, плата за опосредованное присоединение или требование всей генерации свыше 25 МВт выйти на оптовый рынок. Но пока, слава богу, жестко законодательно не ограничивают.

– После того как цены на электроэнергию догнали и перегнали Америку, просчитывалась ли вами «точка невозврата», после которой вести бизнес в России будет просто невыгодно? Вообще, насколько фантастичной для вас выглядит возможность ощутимого ухода производства из страны?

– Случаев полного переноса бизнеса я не помню, но решения о начале производства не здесь, а где-то за пределами России периодически принимаются различными компаниями. Трудно вообразить переезд существующего предприятия на новое место.

– А насколько это массово?

– Пока это не приобрело масштабного характера, но и в Китае, и в США, и в Южной Америке российскими инвесторами строятся новые мощности и новые предприятия. Думаю, что это в значительной степени связано с доступностью и стоимостью энергоресурсов. Взять предприятия группы НЛМК в той же Европе – ведь там никто не тратит ни сил, ни времени, ни ресурсов для того, чтобы отрегулировать или пролоббировать какое-нибудь постановление о работе на энергорынке. Или замечания к нему написать. Там просто есть рыночные правила игры, и рыночные субъекты по ним между собой взаимодействуют. Очень бы хотелось, чтобы у нас тоже так все работало.

ДПМ – это богадельня

– Известно, что производители электроэнергии, от которых государство по-прежнему ждет инвестиций в модернизацию электроэнергетического хозяйства, стараются пролоббировать вопрос внедрения так называемого «второго ДПМ». По их мнению, только в этом случае вкладываться в модернизацию мощностей будет хоть какой-то смысл. А насколько необходимым вы считаете внедрение такого механизма?

– Мы категорически против того, чтобы еще что-то помимо исполнения уже взятых инвесторами обязательств перед государством строилось за счет этого, на мой взгляд, нерыночного механизма – ДПМ. Потому что это богадельня, которая снимает с инвесторов предпринимательские риски: что бы ты ни построил, будет загруженность электростанций или не будет, но деньги тебе вернут. И это накладывает дополнительное обременение на всех остальных, кто ведет другой, конкурентный бизнес.

– А вот инвесторы говорили, что доходность ДПМ маловата.

– Но когда мы предложили генераторам, несущим ДПМ как крест, избавить их от этого тяжкого бремени, ни один из них не согласился. Оказалось вдруг, что эти обязательства не так уж обременительны. А рынку они стоят уже 5 трлн руб. А к этим затратам сейчас хотят прибавить еще расходы на модернизацию, на возобновляемые источники энергии, на системную генерацию, профинансированные подобным же образом.

– Расскажите подробнее об этих инициативах.

– Есть еще, как минимум, три новых типа ДПМ, которые предлагают ввести. Кроме модернизации есть идеи по поводу возобновляемых источников электроэнергии и системной генерации. Последняя идея возникла, когда «Системный оператор» сообщил, что в генеральной схеме, которая в свое время была утверждена постановлением правительства, ему недостаточно генерации для обеспечения функционирования единой энергосистемы. Вы строите не там, не то, не столько и не тогда. Поэтому «Системному оператору» помимо этих строек на 5 трлн руб. хотелось бы еще в нескольких местах построить станции, чтобы обеспечить необходимые режимы сети. И возникает вопрос: а что же эта генерация в генсхему не вошла, если она системно необходима? Нет, финансировать еще один подобный проект потребители точно не хотят. Мы не хотим, чтобы объемы обязательств потребителей еще больше увеличивались, особенно если речь идет о строительстве локальной генерации для энергообеспечения конкурентных инвестпроектов или территорий.

Затраты станут больше, запросы – выше, служебные машины – круче

– А главная тема дня – объединение ФСК и МРСК, которое, как анонсируется, позволит сократить издержки, – насколько это реально?

– Любой проект может достичь только тех целей, которые поставлены при его реализации. Но если не заявлены никакие измеримые цели, то чего ждать? Теоретически в результате такого объединения могла бы снизиться численность сотрудников сетевых организаций. Если бы кто-то так формулировал цель. Или могла бы повыситься эффективность работы сетей. Если бы вначале этого проекта было заявлено о таких намерениях. Однако померить рост эффективности в сетях, который произойдет от слияния холдинга и ФСК, будет невозможно, поскольку такой цели не заявлено. А поскольку проблемы с сетями не озвучиваются правительством, мне это объединение представляется ответом на какой-то другой вопрос.

– В общем, вы не верите в то, что от этого объединения компании станут лучше работать.

– Я верю в то, что результат можно получить только тогда, когда поставлена цель.

– Ну по крайней мере одна цель все же была артикулирована: необходимость решения проблемы «последней мили», которая, кстати, напрямую касается и предприятий НЛМК. В это вы верите?

– Нет. У нас в стране нет проблемы «последней мили». Есть проблема перекрестного субсидирования и проблема существенного завышения стоимости услуг по передаче энергии. Услуги по передаче для промышленности в России стоят почти 50% от конечного платежа. И мне не удалось найти ни одной страны в мире, где эти услуги стоили бы больше 15% для потребителей на высоком напряжении. И этой проблемы никакое объединение ФСК и МРСК не решит. Оно решит только проблемы между двумя этими компаниями: вероятно, прекратится аренда последней мили холдингом у ФСК. Будет сформирован единый тариф на передачу на базе ФСК.

– Все станет менее эффективным и более затратным?

– Я думаю, да. Деньги просто размажутся внутри единой компании. Затраты станут больше, запросы выше, служебные машины круче. Эффективность принятия решений снизится, потому что появится больше подразделений, которые захотят влиять на эти решения. Кстати, согласно информации на сайте «Холдинга МРСК», только в управляющей компании – в самом «Холдинге МРСК» – работает около 400 человек. Помню, когда я пришел работать в РАО ЕЭС в 1998 г., там работало 900 человек. Во всем РАО ЕЭС России! Сравните с холдингом, у которого нет никакого бизнеса в принципе, кроме владения пакетом акций в межрегиональных распредсетевых компаниях! И вы что думаете, со слиянием его с ФСК этих людей куда-то денут? Скорее всего они пойдут стройными рядами в состав управленческого аппарата ФСК.

У меня нет никакой ностальгии по РАО ЕЭС

– За политическими изменениями в стране была отодвинута на второй план реформа оптового рынка. Вы следите за работой над его созданием? Насколько радикальными должны быть перемены?

– Обсуждение не умерло – оно ведется в «Совете рынка» и, надеюсь, сейчас активизируется. Перемены могут быть существенными. Одна из основных тем обсуждения – модель оптового энергорынка, не предусматривающего отдельной торговли мощностью.

– Значит, НЛМК намерен включиться в борьбу с мощностью как с отдельным товаром, инициированную UC Rusal?

– Я действительно искренне не понимаю, зачем у нас существуют два товара: мощность и электроэнергия. И сторонников этой точки зрения достаточно много. Рынок без отдельной торговли мощностью одно время достаточно активно обсуждался не только потребителями, но и генераторами в рамках работы так называемой «экспертной группы Удальцова» (рабочая группа по реформированию энергетики при правительстве, которую возглавляет Юрий Удальцов – один из идеологов реформы энергетики, бывший в свое время руководителем Центра управления реформой РАО «ЕЭС России». – «Ведомости»).

– А вы возлагаете какие-то надежды на Юрия Удальцова в связи с его приходом в «Совет рынка»? Не в первый же раз возникают какие-то ностальгические нотки по РАО, по прежнему менеджменту...

– У меня нет никакой ностальгии по РАО. Это просто этап, там, где было интересно работать. Вспоминаю об этом с удовольствием, но точно не считаю, что нужно вернуться к единой компании, которая будет управлять всем. Лично к Удальцову я отношусь с большим уважением и с оптимизмом смотрю на его возвращение в электроэнергетику. Но возможность перемен зависит не от назначения Юрия Аркадьевича, а от готовности наших регуляторов принимать решение по результатам обсуждений. Это главное условие для перемен.

– Удалось ли уже наладить контакт с новым министром энергетики Александром Новаком? Больше ли от него толку для отрасли, чем от Шматко?

– С Министерством энергетики у нас нормальные рабочие контакты. Что касается роли личности в истории и «толка» для отрасли: поживем – увидим. Хотелось бы пожелать обновленному руководству министерства при принятии решений не забывать о небходимости соблюдать баланс интересов всех участников. Ведь энергетика как отрасль существует не сама по себе, и стоимость энергоресурсов не должна быть тормозом для остальной экономики.

– Какие у вас в целом взгляды на реформу электроэнергетики, есть ли риски ужесточения пресловутого ручного регулирования и окончательного удушения рынка?

– Реформа энергетики в том виде, как она была задумана, на сегодняшний день далеко не завершена. Потребителям, в общем, все равно, насколько велика доля ручного управления, если это управление эффективно, прогнозируемо и обеспечивает нормальную цену электроэнергии, не подрывающую конкурентоспособность экономики.

Но добиться нормальной работы системы, используя по любому поводу ручное управление, невозможно. Рыночные сигналы и возможность выбора нельзя заменить протоколами совещаний. Поэтому я считаю, что нет реальной альтернативы развитию нормальных рыночных отношений в электроэнергетике – и на оптовом, и на розничном рынке.

– Вы, как директор НЛМК по энергетике, ощущаете себя больше металлургом или энергетиком?

– Пожалуй, больше энергетиком. Энергохозяйство только Липецкой площадки НЛМК – это полноценная энергосистема, ничуть не менее развитая, чем так называемая «большая энергетика». А по сложности в разы превышающая обычную энергосистему, так как у нас производится и используется не только электрическая и тепловая энергия, но и множество других видов энергоресурсов – топливные газы, продукты разделения воздуха и т. п. У нас порядка 3000 человек только на Липецкой площадке занимается обслуживанием энергооборудования. И я имею дело в первую очередь с людьми, которые обеспечивают работу этой системы. Я отвечаю в том числе и за повышение эффективности использования энергии на площадках группы НЛМК. Сейчас мы завершаем сертификацию НЛМК на соответствие требованиям международного стандарта энергоменеджмента ISO 50001.

– В последнее время много говорят о том, что энергетика все больше теряет свою привлекательность для частных инвесторов из-за непредсказуемости политики регулирования. А что насчет привлекательности энергетики в качестве места работы?

– Древняя китайская мудрость гласит: «Не дай вам бог жить в эпоху перемен». Энергетика в этом смысле тоже не может непрерывно реформироваться и существовать в условиях постоянных изменений правил игры, структуры и системы. А особенно в условиях постоянной смены цели. Мы тут посчитали – в нынешних правилах рынка, которые теперь представляются транзитными и кратковременными, больше 3000 страниц регламентов, регулирующих деятельность энергорынка. И изменения в них в среднем появляются раз в день. Это очень сильно напрягает всех и, конечно, не добавляет комфорта энергетике как месту работы. А те люди, которые работают в энергетике, та самая инженерная и техническая элита, которая занимается непосредственно железяками, живет в этом состоянии с 2000 г. Но надо им отдать должное – в то время как в кабинетах чиновники и бюрократы, включая меня, обсуждают модель рынка, они на своих местах по-прежнему делают все, чтобы она работала. И нам все еще есть что обсуждать.